Читать книгу 📗 "Охота за тенью - Ведельсбю Якоб"

Поворачиваюсь к Йохану. В это мгновение мотор кашляет и глохнет. Больше машина не заводится.

И тут крадучись вползает холод, просовывает свои посиневшие кривые пальцы под одежду и шевелит ими там, касаясь кожи.

— Нам нельзя здесь сидеть, мы должны двигаться, чтобы сохранить тепло, — говорит Йохан. — Если мы пойдем по этой дороге, то рано или поздно придем в долину. Там должны быть жилые дома.

Оставляю ключи от машины на переднем сиденье — на тот случай, если мимо проедет эвакуатор, забираю с заднего сумку и выбираюсь на холод.

Ветер без устали швыряет в лицо острые, как нож, кристаллики льда, пока я тяжелым нешироким шагом спускаюсь вслед за Йоханом по горному склону. Заграждение из камней, которое отделяет полосу дороги от неизвестности, скрыто под снегом, и невозможно понять, где начинается обрыв в темноту.

Внезапно Йохан издает вопль и исчезает в снегу. Я резко останавливаюсь и чувствую в этот миг, как что-то внутри меня рушится. Мечта еще об одном успехе в документальном кино предстает идиотским и эгоистичным замыслом, в который я заставил себя поверить, делал вид, что смогу воплотить его в жизнь, и теперь это стоило Йохану жизни! Я фантазер, опустившийся неудачник, утративший почву под ногами, порхающее в облаках чудовище, полное непоколебимого желания подниматься по карьерной лестнице. Я опускаюсь на колени, осторожно наклоняюсь вперед и стараюсь разглядеть, что там внизу, в этой снежной дыре. Йохан сидит верхом на ветке в каком-нибудь метре от меня и машет рукой. Даже сумка с камерой по-прежнему у него на плече. Облегченно вздыхаю и машу ему в ответ. Ветви дерева совсем рядом с краем обрыва, крону всю завалило снегом. Холода я уже не чувствую.

— Мне ни за что не вылезти обратно, — констатирует Йохан, охватывает ногами ствол и скользит по нему вниз. — Спускайся сюда! — кричит он, оказавшись на земле.

Я ложусь на живот и сползаю ногами вперед в дыру, нащупываю опору, на которую могу встать, и хватаюсь руками за верхние ветки. Вскоре я уже тоже еду по гладкому стволу вниз. Наше дерево не единственное тут — они стоят бок о бок, образуя подобие и́глу, а снег лежит слоем метровой толщины на их кронах.

Мы идем или, скорее, скользим от дерева к дереву, выбираясь из-под крыши «и́глу» и спускаясь дальше по склону. Наконец местность становится немного более пологой, и мы выходим на поперечную дорогу, которая серпантином уходит вниз к подножию горы. По обеим сторонам дороги — засыпанный снегом кустарник.

Я шагаю все тяжелее, и напряжение воли тут бессильно. Двигаюсь в смутном параллельном мире, и скоро сил не останется вовсе.

Мне хочется усесться в эту мягкую белоснежность и отдышаться.

— Смотри! — неожиданно вскрикивает Йохан.

Проходит несколько мгновений, прежде чем картинка запечатлевается на моей сетчатке, но вот я уже вижу впереди темную тень и стремительно возвращаюсь обратно в реальность. Мы семеним в направлении хижины, построенной из гладких ошкуренных бревен. Я берусь за медный дверной молоток. Никто не открывает, и только сейчас я замечаю, что окна черны, как уголь, и мне даже мерещится запах недавнего пожара. Гостеприимная семья не выходит к нам, не приглашает в дом, не усаживает у камина, в котором потрескивают березовые поленья, не укутывает теплыми пледами и не сует в руки кружку обжигающего глинтвейна.

Вслед за Йоханом обхожу дом кругом. Не говоря ни слова, он выбивает локтем стекло в одном из окон. Оно почти беззвучно раскалывается на морозе. Йохан вытаскивает задвижки, влезает в окно и открывает мне дверь.

— Милости просим!

Он отступает на шаг в сторону.

В гостиной есть камин, в сарае обнаруживаются дрова, в холодильнике ничего, кроме четырех бутылок пива. Мы быстро приканчиваем их, закутавшись в пледы перед пылающим камином. Тепло медленно расползается по дому, и мы снимаем верхнюю одежду. Я уже успел забыть и про наш проект, и про «фиат» в снегу и наблюдаю за Йоханом, который перерывает шкафы и ящики. Из дальней комнаты он с триумфом притаскивает древний домашний телефон черного цвета с круглым наборным диском. У нас дома был такой, когда я был маленьким.

Тепло обнимает меня со всех сторон, и я переношусь в иные миры, которые одновременно и близки, и неимоверно далеки. Я снова в Гоа, и Йохан бежит ко мне через зал ресторана. Хватает меня за плечо, швыряет в стену и прижимает поблескивающий на солнце кухонный нож к напрягшимся мышцам моей шеи. Не знаю, под дозой ли Йохан, но он совершенно не в себе, и в эту секунду я абсолютно уверен, что он убьет меня. Кто-то растрепал, что мы с Марией переспали прошлой ночью, и это затмевает его разум. Я вспоминаю, как мы лежали с ней в какой-то щели между двумя лодками на пляже и, не издавая ни звука, занимались любовью, как и прочие парочки на берегу. Я не должен был этого делать. Он убирает нож от моего горла и начинает лупить меня, и я быстро перестаю оказывать сопротивление, потому что Йохан намного сильнее, к тому же он в состоянии бешенства и на грани утраты остатков самообладания.

Я знал, что он никогда не простит мне, никогда не будет мне больше доверять, даже если я пообещаю больше не смотреть в ее сторону и не приближаться к ней. С того самого дня Йохан решительно ко мне переменился. Может быть, поэтому я не сдержал данное ему слово. Мы с Марией встречались по нескольку раз в неделю, когда она вернулась в Данию, а он продолжал свои одинокие странствия по миру. Он сам сделал этот выбор, сказали мы друг другу. Потом Йохан наконец возвратился домой и решил обосноваться вместе с Марией в Германии. И они оба исчезли из моей жизни.

— Телефон работает! — вопит он в полном восторге.

Слегка приоткрываю глаза и смотрю на желтоватые, плавные языки пламени. Видимо, Йохан ночью подкинул дров. Я лежу на диване. Во рту пересохло. На столе стоят пустые пивные бутылки и чашки с недопитым растворимым кофе. Тут я замечаю Йохана, который растянулся прямо на полу, укрывшись пледом. Спускаю ноги на пол. Взгляд проясняется и начинает открывать новые детали. Отсветы каминного пламени мерцают на стенных балках и лижут стены, уходящие под самую крышу. Бытовая техника на кухне посверкивает в темноте своими красными глазками. Я уступаю накатившему желанию опять лечь, меня подхватывает непрерывный поток мыслей, берущих начало где-то в русле моего сознания, там, где вымысел и реальность сливаются в одно; я верю во все, что представляю, верю в самодостаточность человека и в то, что сознание вмещает в себя любые факты. Нужно всего лишь задать вопрос, расслышать ответ и поверить своему внутреннему голосу — вот и вся премудрость. Нет нужды призывать на помощь науку или вступать в беседу с ангелами, чтобы Вселенная поделилась своим знанием. Ведь когда человеческое тело разрушается, оно обретает единство с небесным пространством, со всеми его галактиками, солнечными системами, звездами и планетами.

Йохан потягивается под пледом. Я откашливаюсь и пытаюсь вернуться в реальность.

— Как спалось?

— Прекрасно! Супер! — сонно бормочет Йохан. — А ты как, выспался?

— Мне приснился сон.

— Что снилось?

— Не помню. Хотя нет, мне снился Гоа. Снились те времена. Ладно, неважно. Лучше расскажи, куда нас занесло, — интересуюсь я как бы между прочим.

Среди набитых снегом туч кое-где появились просветы, на небосклон выползло солнце. Мы стоим в гостиной у окна и не сводим глаз с залитого светом ландшафта.

— Мы совершенно точно в Шварцвальде, — заявляет Йохан. — Наш с Марией дом километрах в двухстах отсюда, и городок, где я родился, совсем неподалеку. Если не ошибаюсь, то вон в том направлении должен быть спортивный комплекс. Там по выходным устраивали молодежные вечеринки. Коктейль из рома и колы за одну марку. После нескольких стаканов ты уже был готов начистить кому-нибудь физиономию. Чужакам из других городков не рекомендовалось заявляться и клеить наших девчонок. К шестнадцати годам нос у меня был сломан трижды… Отец сам построил наш дом, — продолжает Йохан. — Он стоял на отшибе, до ближайших соседей надо было ковылять чуть не полкилометра, а весь городок насчитывал сто тридцать два жителя.