Читать книгу 📗 "Чистенькая жизнь (сборник) - Полянская Ирина Николаевна"

— Вот моя елка. Моя потому, что ее посадила я. Однажды в школе был субботник, и нас привели сюда сажать деревья. Правда, красивая?

— Самая кокетливая. Благодарное потомство не забудет твоего труда, и, возможно, на этом месте поставят памятник.

— А я-то думала, что памятники ставят только за хорошие картины.

— Разумеется, и за это. У меня возникла мысль — поставить тут памятник мне. Здесь хорошо дышится!

— Заза, тебе нравится твое дело?

Он стоял, задрав голову, зажмурившись и упершись руками в бока.

— Тебя сейчас, вероятно, интересует множество вопросов, касающихся меня, и я постараюсь удовлетворить твое любопытство: мои фамилию и имя ты знаешь. Мне тридцать один год, о том, что я холост и по национальности грузин — ты тоже знаешь. Имею высшее образование, отца с мачехой, старшую сестру, которая замужем и живет в Москве, и соседок-сплетниц. Беспартийный. За границей не был… М-м-м, в детстве болел корью, скарлатиной, миндалины удалены. Что еще?

— Отношение к женщинам?

— Это я опущу, так как особым мнением по этому поводу не располагаю.

— Цель свидания со мной?

— Твой Новый год. Я должен веселиться, петь, танцевать. Хочешь, я буду Красной Шапочкой, а ты будь Серым Волком.

Он начал собирать цветы, напевая при этом песенку о Красной Шапочке и приплясывая на месте. Один цветок он воткнул в волосы, остальные складывал в воображаемую корзину.

— Внимание! Держись! Теперь пора выходить Серому Волку.

Свою роль я не сыграла бы так смешно, как Заза, и решила отказаться от нее:

— У волка инфаркт, и его забрали в больницу!

Красная Шапочка нахмурилась.

— Кто же меня будет есть? Впрочем, моя старая бабушка свободно может загрызть меня своим ворчанием! Ах, какая я несчастная!

Я громко смеялась. Наконец Заза отшвырнул цветы и подошел ко мне в ожидании награды. Он приблизил губы к моим для поцелуя.

— Но ведь этим я тебя уже наградила!

— Это было в прошлом году.

Я отстранила его:

— Стыдно, люди вокруг!

— Подумаешь! — Он улегся на траву, подложив локоть под голову, и проговорил, покусывая стебелек: — А тебе не стыдно, когда тебя никто не видит?

Я сразу не нашлась что ответить и рассердилась:

— А ты можешь сделать здесь то, что делаешь дома?

Он улыбнулся, а мне стало легче от того, что последнее слово в споре все-таки осталось за мной, и я добавила:

— Разница только в том, что я стыжусь больше, а ты — меньше.

Я посмотрела на часы. Было половина девятого, и я предложила пойти в кино на десятичасовой сеанс.

— Ух, а где это? В кино я не был, пожалуй, с тех пор, как стал совершеннолетним и получил право смотреть все фильмы подряд, и в театрах я не бываю, даже телевизор смотрю редко.

— Чем же ты занимаешься по вечерам?

— Ничем. Иногда ложусь спать, иногда кто-нибудь заходит, и я пью. Признаться, все это мне уже приелось, и я жажду спокойствия! — За насмешкой в его голосе слышалась искренность.

— Знаешь, что больше всего меня возмущает в человеке? Это лень, отсутствие интересов, и неважно — молод он или стар.

Заза ухмыльнулся и, приблизившись ко мне, медленно проговорил:

— Малышка, если хочешь, чтобы мы остались друзьями, никогда не читай мне проповедей. Запомни это!

Ну что тут поделаешь, ладно, запомню! И все-таки попробую читать проповеди, только по-другому.

Из кинотеатра мы шли пешком. Я намеренно отставала от Зазы, мне было страшно. Можно подумать, что не ради этого я ушла из дома.

Войдя в комнату и включив свет, Заза пошутил, что не узнает свою комнату и что он, наверно, не туда попал. На кухне он заглянул в кастрюли и с удовольствием потянул носом. За столом с набитым едой ртом он не переставая болтал:

— Ты отличная хозяйка, охваченная болезнью чистоты. Все несоленое и невкусное, но что поделаешь, я голоден.

Я пыталась улыбнуться и даже есть, но кусок не шел мне в горло. А когда мыла посуду, то вдруг возникло желание убежать к маме, расплакаться и, прижавшись лицом к ее коленям, отвести душу. Но в это время меня позвал Заза.

Он разделся и как ни в чем не бывало лежал в постели. Что ему до моих переживаний, ему ведь это дело не в новинку. Погасив свет, он силой усадил меня на диван и попытался расстегнуть «молнию».

— Тебе нравится, когда тебя раздевают?

Я вскочила, сгорая от стыда:

— Нет… Я сама.

Наконец, раздевшись, я легла. Он обнял меня, но вдруг засмеялся:

— А это зачем? — Он стал снимать с меня комбинацию. — О, малышка Нино, ты меня уже замучила!

Мне казалось, что я в дурном сне. Я слышала тяжелое дыхание, лишь временами какие-то слова доходили до моего сознания. Я находилась в объятиях мужчины, тело которого теперь вызывало у меня только отвращение, а близость с ним — нестерпимую дрожь.

Прошла целая вечность, пока спокойствие Зазы не передалось мне. Я уже думала, что он спит, когда он вдруг встал и закурил.

— Нино, как тебе сказать… Ты до меня ни с кем не бывала?

Я молчала. Он мотнул головой:

— Хотя, что спрашивать, это я и сам понял.

Он зажег свет и посмотрел на меня.

— Сколько тебе лет?

— Не волнуйся, я совершеннолетняя и тебя ни в чем не виню. К тому же я не собираюсь виснуть у тебя на шее. А если я тебе надоела, могу уйти сейчас же.

Я хотела встать с постели, но он удержал меня за плечи и, потершись своим носом о мой, спросил:

— А плакать не будешь?

Я улыбнулась:

— Нет.

— И поцелуешь?

В его глазах наконец я прочла то чувство, которого не передать ни в каких книгах, и сквозь слезы проговорила:

— Да, да.

Нас разбудил звонок в дверь. Заза в одних трусах побежал открывать.

— Не пускай сюда никого! — крикнула я и с головой ушла под одеяло. По голосу я узнала Додо.

— Не входи в комнату, — сказал ей Заза.

— А что случилось?

— У меня гость.

— Из робких, наверно. Я его знаю?

— Нет, это иностранец.

— Ты боишься, что я устрою сцену ревности?

Заза повысил голос:

— Я уже сказал тебе — не входи!

— Да ладно тебе, не психуй. Держи вот, Павлик прислал. Деньги есть?

— Есть. Подожди, сейчас вынесу…

На работу Зазе не нужно было идти, и он собирался сегодня поработать дома. Я сказала ему, что пройдусь немного. С рынка домой я возвращалась с двумя полными корзинками. А впрочем, домой ли? Или в гостиницу?

Заза рисовал.

— Что тебе приготовить на обед?

— «Греми», «Енисели», «Варцихе».

— Отвечай! — Я топнула ногой.

— Все равно, мой желудок все переварит.

— Тогда снимай башмаки, я их тебе пожарю.

— Не мешай.

Я села в углу на стул и стала чистить лук.

— У тебя нет мастерской? Теперь у всех художников есть мастерские.

— Унеси лук, глаза горят. А что касается мастерской, то на нее нужно вот столько денег, — и он развел руками, — а их у меня мало.

— А если я тебе дам?

Он насмешливо посмотрел на меня и присвистнул.

— Я не шучу. У меня на книжке девять тысяч с хвостом. На одну небольшую комнату вполне хватит. А здесь мало света и часто надоедают.

— У тебя отец вор или профессор?

— Не угадал. Он был капитаном дальнего плавания. Мне было девятнадцать лет, когда он умер, врачи нашли у него рак. — Я поставила кастрюлю с луком на пол и прикрыла газетой. — Он неплохо зарабатывал и вносил деньги на мое имя. Мама у меня зубной врач, и у нее тоже немалый доход. Сначала я хотела купить себе машину, но мама не позволила. Почему бы не потратить их на дело?

— Передай их лучше в детский приют.

— Если бы ты смог устроить формальности, то я передала бы их тебе. Знаю, знаю, что ты скажешь, — я предостерегающе поднесла палец к губам, — эти деньги я предлагаю тебе не безвозмездно, а взамен на одну услугу.

— Интересно, какая же это услуга?

Я замолчала.

— Ну говори же.

Едва слышно я проговорила:

— Не кури больше той гадости.