Читать книгу 📗 "Шарики патинко - Шуа Дюсапен Элиза"

На тумбочке фотография бабушки примерно в десятилетнем возрасте, круглолицей и пухленькой. За спиной у нее, положив руку на плечо дочери, стоит ее мама. Они гордо позируют — редко какие женщины в Сеуле фотографировались в то время. Обе в национальных костюмах из черного льна. От времени снимок приобрел бежевый цвет, как в Корее, так и в Японии считающийся цветом траура.

Растянувшись на постели, я кручусь, снимая одежду. Ступни касаются изножья кровати. Очень жарко. Синтетические простыни прилипают к животу. В конце концов я разматываю циновку, накрываю ее простыней и укладываюсь на полу в поисках прохлады.

До меня доносится шум улицы. Рев выхлопных труб, цоканье каблуков по асфальту, голос женщины-сэндвича. Ночью ее зазывные крики транслируются в записи через репродуктор, так что они слышны круглосуточно.

Окно находится на уровне тротуара. Лежа на полу, я могу видеть ноги прохожих, направляющихся в переулки Угуисудани, где расположены отели для свиданий. Я в таком никогда не была. Девушки, которые их посещают, меня впечатляют. Большинство из них намного моложе меня, их сопровождают мужчины в серых костюмах.

Я мысленно представляю дорогу. Я знаю ее наизусть, поскольку часто хожу по ней, прогуливаясь до парка Уэно. Нужно пройти мимо заведений «Шалль» с разрезанной черной летучей мышью на крыше, «Трансатлантик», «Монблан», где есть джакузи, «Мечта». Дальше надо шагать до лавки, продающей закуски, с качелями в виде панды, перейти мост над железнодорожными путями, миновать человека в палатке, обогнуть кладбище и добраться до скульптуры кита перед музеем естественной истории, и придешь наконец в парк Уэно. Потом «Старбакс», Университет искусств и затем зоопарк.

Время от времени до меня через потолок доносится смех бабушки.

Я проверяю электронную почту. Друзья давно перестали мне писать, потому что я не отвечаю вовсе или сильно задерживаюсь с ответом. У Матьё редко есть доступ к Сети — он заканчивает писать диссертацию и безвылазно сидит в сельском доме в долине Аннивье. Надо узнать, вышла ли на связь моя мама. Обычно она извещает меня о разъездах моего отца, органиста. Поррантрюи, Цюрих, Райнау, Золотурн, Цолликон, Фрибур — она перечисляет церкви, капеллы, соборы, не упоминая программу, только места, так что я представляю их обоих, две маленькие точки на карте, прыгающие из города в деревню с легкостью, которая меня поражает. Лично мне для поездки в Японию потребовалось собрать все силы. Даже от чтения маминых писем я часто так устаю, что бросаю свои дела и ложусь на кровать, раскинув ноги и руки, как морская звезда.

Но сегодня она не написала.

Вентилятор компьютера громко гудит. Выключив его, я вглядываюсь в темноту. Вслушиваюсь в тишину дома. Больше я не слышу ни телевизора, ни бабушкиного смеха. Только издалека доносится рокочущий голос женщины-сэндвича. Видимо, я ненароком заснула.

Прошло три дня. Я изменила мнение по поводу Диснейленда и Миэко. Все дети любят такие развлечения. В ее возрасте я ходила туда с бабушкой, если мама не возражала, — она всегда считала, что это место не для меня.

Я направляюсь к станции Ниппори. Всю ночь шел дождь, хотя сейчас не сезон муссонных ливней. В этом году в Японии аномально высокая температура.

От влажности картон на спине и груди у женщины-сэндвича коробится. Она отошла на шаг, чтобы укрыться под навесом. Всего на один шаг, иначе ее не увидят с тротуара. Волосы заплетены в косу. Она неподвижно смотрит перед собой, придерживая руками микрофон. Он должен быть прикреплен к кепке. Видимо, резинка растянулась. Я замечаю про себя, что ей надо бы сказать об этом моему дедушке.

У меня остается немного времени до прибытия поезда. Я захожу в Family Mart, бреду в отдел выпечки и перебираю товары в пластиковой упаковке с аляповатым рисунком. У холодильника парень выбирает йогурты. Розовый свитер. Это Юки. Утром я уже видела его. Он вошел через застекленную заднюю дверь, соединяющую супермаркет и «Глянец».

В этот час в салоне играют главным образом женщины, пользующиеся тем, что дети в школе или в летнем лагере, а мужья на работе. Пенсионеры приходят в основном после полудня. В сумерках автоматы берут приступом офисные работники и борцы сумо.

Юки покупает шоколадно-мятный пончик и возвращается в «Глянец». Дверь скользит, слышны грохочущая музыка, залпы высыпающихся шариков. Говорят, что патинко получила название по шуму, который производят шарики в автоматах. Они стучат в стекло, шуршат в пластиковых канавках, бряцают в гнездах, дребезжат сталью и в конце концов с глухим звуком падают в корзину.

Дверь закрывается.

Тишина.

Юки садится за свой обычный автомат, разрывает упаковку пончика, берет его одной рукой, а другую кладет на рычаг. Он смотрит в окно.

Правила простые. Игрок располагается перед патинко, опускает в щель деньги, и шарики в большом количестве подаются на игровое поле. Множество шариков сыплются, падают и отскакивают от череды препятствий, пока не доходят до низу и не проваливаются в одно из трех отверстий, расположенных на уровне руки игрока. Те, которые достигают отверстия посередине, оказываются на специальной площадке. Количество шариков, упавших в это гнездо, пропорционально выигрышу, на который их обменивают, закончив игру.

Больших усилий от игрока не требуется. Единственный способ повлиять на патинко — изменить силу выброса шариков с помощью рукоятки размером с ладонь, которая медленно крутится вправо или влево. Некоторые используют монету, чтобы зафиксировать рукоятку в определенном положении и иметь возможность прикурить. Но опытные игроки знают, что не следует снимать руку, нужно управлять игрой, чувствовать малейшие нюансы. Регулировать рукоятку легким поворотом кисти или едва заметным ослаблением пальцев. Это почти неуловимые движения, но они имеют решающее значение. Нельзя позволять себе ни отвлекаться на соседей, ни ослепнуть от яркого света. Нужно забыть о сигарете. Не слышать ни музыки, ни шума трех сотен машин в салоне.

Четверть девятого. Я покупаю сливы и два пончика и иду к станции под речовки женщины-сэндвича: «„Глянец“ — это страстный танец! Заходи в „Глянец“ японец и чужестранец…»

Выпуклый синий потолок, иллюзия океана. Подвешенная на тросе маленькая русалка машет рукой, здороваясь; рыбий хвост из мочала оставляет за собой бледно-белый след. От страховочных ремней, прикрепленных под комбинезоном, живот бугрится. Внизу крутит головами публика, следя за ней глазами и размахивая камерами. Из искусственного тумана выскакивает король Тритон. Он не живой, это не артист, а робот. Громогласным голосом он предупреждает дочь о прибытии мурен. Ариэль издает крик, брызжет новая струя дыма, русалка делает последний круг и удаляется. Потемки.

На улице начался дождь.

— Тебе понравилось? — робко спрашиваю я Миэко.

— Да.

Минни Маус раздает непромокаемые плащи и розовые зонты. Посетители начинают тесниться вдоль главной аллеи, каждый под своим куском полиэтилена, и над головами образуется покров, напоминающий розовую пену.

— Чего мы ждем? — интересуюсь я у Миэко, обнаружив, что мы оказались в толпе.

— Шествия.

Она держится немного отстраненно.

— Тебе это интересно? — спрашиваю я.

— Мне все равно.

Что же ей нравится? Девочка оглядывается вокруг. Я предлагаю пойти смотреть «Необычайные миры», там почти не нужно ждать. Миэко делает недовольную гримасу, такую же, как при упоминании о «Доме с привидениями».

— «Путешествие Питера Пэна»?

— Хорошо.

Я думаю, она согласилась, чтобы сделать мне приятное.

— Или что-то другое, если хочешь.

— Нет. Это подойдет.

Мы проезжаем над декорацией детских комнат, макетом Лондона, Биг-Бена в полночь. Кабина липкая, пахнет потом. Я держу руки поднятыми, чтобы не прикасаться к подлокотникам. Даже при максимально затянутом ремне между ним и телом Миэко остается пространство. Я не вижу выражения ее лица. Оказавшись перед Капитаном Крюком на Острове пиратов, я нарочно громко смеюсь и преувеличенно восклицаю, когда вагон разгоняется и меня бросает к ней. Девочка оборачивается и слегка снисходительно улыбается мне. Я заканчиваю круг, хватаясь за сиденье.