Читать книгу 📗 "Храни её - Андреа Жан-Батист"

Я мало что помню из того года. Все дни походили друг на друга, что уж говорить о ночах! Мы переползали из ночи в ночь, не приходя в сознание. Бидзаро был странным персонажем, другом и отцом одновременно, с той только разницей, что с ним требовалось постоянно быть начеку. Нередко бывало, что мы вроде хорошо проводим время после отличного выступления, и вдруг он говорит мне: «Ах ты мой карлик», на что я неизменно отвечаю, что я не карлик и не его, и вот мы уже мы готовы вцепиться друг другу в глотки. Кто-то из собутыльников обычно растаскивал нас и заставлял пожать друг другу руку, что мы и делали волей-неволей, но каждый с улыбкой пытался посильнее стиснуть другому пальцы.

Однажды утром в июле я проснулся с ужасным чувством. Мне приснилось, что представление в разгаре и я в костюме доисторического человека вдруг замечаю Виолу в зале, в первом ряду. Я хочу спрятаться за другими, но общий свет выключают, и на меня направляют софит, провожающий каждое мое движение. Меня расстроил не сам этот кошмар, а то, что во сне лицо Виолы выглядело как-то туманно. Я не видел ее почти два года. Оно медленно блекло, размывалось потоком секунд, минут, всего времени, которое нас разделяло.

Вскоре после этого Сара вошла в конюшню с железной коробкой в руке.

— Ты встал, отлично. Дашь денег на Альфонсо?

Она потрясла коробкой и протянула ее мне. Приближался день рождения Альфонсо, труппа скидывалась на подарок: перстень с печаткой. Бидзаро обожал украшения. Он всегда носил кольца или цепочки, какую-нибудь жуткую мишуру, иногда в сочетании с диковинными вещами неизвестного происхождения, которые выглядели до ужаса подлинными. Я положил в коробку несколько купюр, но задумал сделать ему другой подарок. Парни из обтески, единственные, с кем я продолжал общаться, принесли мне небольшой кусок мрамора, куб с ребром сантиметров тридцать, и несколько старых инструментов. Уже неделю я снова ваял, впервые за полгода.

Через несколько дней труппа, вместо того чтобы разойтись, как обычно, после спектакля, задержалась. Сара влезла на стол и постучала по кастрюле. Фигурой она напоминала перевернутую грушу. Грудастая сверху, но наделенная удивительно стройными ногами, на которые нам как раз открывался потрясающий вид. Она произнесла короткую речь, в которой благодарила Бидзаро за то, что он так долго ее выносит. Бидзаро получил свое кольцо, и все немедленно стали им восхищаться. Открыли несколько бутылок вина, обнесли людей, предложили даже бокалы, которые все проигнорировали и стали пить из горла. Я дождался, пока Бидзаро останется один, и потянул его за рукав:

— У меня для тебя подарок.

— Еще один?

Мы пошли к его кибитке, которая никогда не закрывалась. Внутри кибитка отличалась безупречной чистотой, чего нельзя было сказать о ее владельце, — это Сара любовно ухаживала за ней, хотя между этой парочкой, казалось, не существовало никакой романтической связи. На стол я поставил свою скульптуру. Как и в случае с медведем Виолы, я сделал поправку на ограниченное время и проработал только верхнюю часть куба. Скульптура являла собой нашу ярмарочную площадь в перспективе, чуть сверху, и я был горд результатом. Можно было различить вершину шапито, вагончик, какое-то животное, наполовину высунувшееся из камня. Я выбрал не круглую скульптуру, а барельеф. Глаз выхватывал наше поле зимним утром, когда неподвижный плотный туман скрадывал всё ниже метра от земли. Я изваял лишь то, что проступало из тумана.

И снова меня удостоили взглядом, который начинал меня уже раздражать, и сопровождавшей его фразой:

— Ты сам сделал это?

— Нет, папа римский. Он сам не смог прийти, но очень извиняется и поздравляет тебя с днем рождения.

Бидзаро смотрел на свой мраморный цирк и как будто не слышал моих слов. Его глаза блестели. Я смущенно кашлянул.

— Сколько тебе стукнуло-то?

— Две тысячи лет, Мимо. Две тысячи лет плюс-минус. Только никому не говори. — Кончиком пальца он погладил свое шапито. Он несколько раз сглотнул и наконец повернулся ко мне: — Значит, это правда.

— Что?

— Что ты скульптор.

— Я же тебе говорил, в первый день, на вокзале.

— Чего мне только не говорят в первый день на вокзале… Теперь вопрос лишь в том, чего ради ты здесь околачиваешься.

Я чувствовал, как он куда-то проваливается, впадает в одно из своих отвратительных настроений. Уважительной причины никогда не было. Я уже вышел из детского возраста, в том году мне исполнилось восемнадцать, я закладывал по-взрослому и держал удар, как мало кто. И давно не давал никому спуску.

— Ты хочешь, чтобы я ушел? Тогда просто скажи.

— Нет, я не хочу, чтобы ты уходил.

— Тем лучше. Значит, продолжим попойку?

Он прищурившись смотрел на мои щеки с первой, еще мягкой щетиной, на отросшие волосы. Он как будто хотел спросить что-то еще, но хлопнул меня по плечу:

— А хорошая идея, продолжим попойку.

Время от времени в цирк заявлялись карабинеры. Они переворачивали все вверх дном — и солому в конюшне, где я спал, и вагончик Бидзаро. Никогда ничего не находили. С Сарой они были гораздо обходительнее и ограничивались визитом вежливости. Такая деликатность, вероятно, объяснялась тем, что она предлагала им «увидеть сотворение мира» и сидела во время этих обысков задрав юбку до колен и довольно широко раздвинув ноги. Карабинеры проникались большим уважением к тайнам мироздания, таким неожиданно мясистым и волосатым. Их капитан иногда задерживался для «углубленного осмотра», и тогда его служебное рвение сотрясало вагончик. Он уходил не заплатив, против чего Сара не возражала. Человек вернет долг иначе.

Цирк Бидзаро был почти свободным городом, государством в государстве, со своей моралью и законами. Но так жила каждая деревня и все провинции Италии, где великие обещания Рисорджименто [17] не спешили сбываться. Вместо Соединенного королевства мы все еще имели скопище местных воротил, паханов, жуликов и решал. В том же году двадцать восьмого октября самые буйные из них, фашисты, сквадристы, бывшие партизаны, решили попытать счастья. Разношерстная толпа двинулась на Рим с целью напугать действующее правительство. Несмотря на успешное подавление социалистических бунтов, одно из которых свершилось у меня на глазах, они были плохо вооружены, нерешительны и, главное, не уверены в успехе нынешней затеи. Настолько не уверены, что их храбрый вождь Муссолини подтянул трясущимися руками свои мешковатые штаны бывшего социалиста и будущего диктатора и решил отсидеться в Милане. Он счел более благоразумным не присоединяться к маршу, чтобы удрать в Швейцарию, если что-то пойдет не так. Но и время стояло трусливое. Правительство, а затем и король пустили все на самотек и не выслали против демонстрантов армию, хотя она была готова действовать. Миланский затворник в одночасье оказался во главе правительства и первый тому удивился. По всей стране хулиганы со школьных дворов, тираны из складов и подвалов вдруг поняли, что они всегда правы [18]. Я еще не представлял, как скажется это событие в дальнейшем, но немедленный эффект был очевиден: Бидзаро ходил мрачнее тучи.

Сара несколько раз озабоченно говорила мне, что еще никогда не видела его таким. Однако цирк работал вовсю, сборы были хорошие. Сара была безгранично вульгарна и, как следствие, сказочно похотлива. И при этом оставалась тонким, проницательным человеком, видела людей насквозь, как все, кто видит будущее. И совсем не напрасно беспокоилась, хотя и теперь, оглядываясь назад, мне все равно трудно понять, как одно событие привело к другому. Стоял пасмурный вечер конца ноября. Нам с Виолой недавно исполнилось восемнадцать. Несмотря на все свои усилия, я все еще думал: «нам с Виолой». Но сейчас я выходил вместе с Бидзаро из любимого бара в легком унынии оттого, что Корнутто уже месяц как исчез. Без его голоса спиртное как-то горчило, что не мешало нам пить как всегда. Когда я собирался махнуть лишний стакан, мой собутыльник сказал «хватит» и потащил меня на улицу, после чего не пошел назад к цирку, а зашагал на север.