Читать книгу 📗 "Столица - Менассе Роберт"
— Что это — демонстрация крестьян?
— Что?
Мартин крикнул:
— Демонстрация крестьян?
Богумил пожал плечами.
Длинная колонна тракторов. Некоторые с прицепами, где стояли люди и что-то кричали, но крики тонули в реве моторов, воплях клаксонов и свистков.
Боковые улицы были перекрыты полицейскими машинами.
Мартин и Богумил шли в сторону площади Шуман, разговаривать было невозможно. Они видели, что по улице Архимед и проспекту Де-Кортенберг тоже громыхают трактора, трактора с грузом навоза, а меж ними идут кучки людей с вилами и косами. Зрелище грозное и как бы выпавшее из времени, ярость в фольклорных костюмах. На круговой развязке площади Шуман, между зданиями Комиссии и Совета ЕС и далеко по улице Луа стояли трактора, крестьяне сгружали навоз, разворачивали транспаранты, воняло мазутом, черные тучи выхлопных газов парили в лучах солнца, на одном из грузовых прицепов стояла молодая женщина с обнаженной грудью и размахивала триколором, Мартин приостановился, глядя на все это, полицейские делали ему знаки идти дальше, continue s’il vous plaît, doorlopen alstublieft [124], направляли прохожих в проемы между ограждениями; они выбрались на улицу Фруассар, где было поспокойнее, но, пока шли к площади Журдан, оба все равно молчали.
В пивной — точнее, перед пивной, ведь там действительно можно было посидеть на воздухе — Мартин и Богумил закурили, глянули в меню, заказали блюдо дня, waterzooi de la mer [125], по бокалу белого вина и воду; Богумил выпустил в воздух завиток дыма и сказал:
— Прямо как в отпуске, правда? Я уже боюсь возвращения домой.
— Возвращения домой? Ты о чем?
— В пятницу мне надо домой в Прагу. У сестры в субботу свадьба.
Официантка принесла вино, Богумил пригубил бокал, сказал:
— И это кошмар. Она выходит за Кветослава Ганку… Тебе это имя ничего не говорит, но в Праге он хорошо известен, более того, у него дурная слава. Он, не знаю, как будет по-английски, у нас таких называют kfikloun. Ну да, хулиган. Весьма радикальный депутат от Усвита, от партии националистов, и конечно же радикальный противник ЕС. Ситуация совершенно безумная, верно? Я работаю в Еврокомиссии, а мой зять работает нал уничтожением ЕС.
— Ты серьезно? Только не говори теперь, что ты свидетель на свадьбе.
— Нет, разумеется, нет. Для этого сестре хватает чуткости. Пока что. Ясно, что она даже не подумала спросить у меня. Я ее отругал, когда она рассказала мне про свою любовь. А узнал обо всем по телевизору. Иногда смотрю в интернете чешские новости. Вот и увидел его в информации о каком-то благотворительном мероприятии. Благотворительность! Эти убийцы организуют благотворительные мероприятия в пользу бедных преступников! В общем, я увидел господина депутата, и чей-то голос сказал: «В сопровождении очаровательной новой подруги» — и что я вижу? Свою сестру! Я сразу же ей позвонил и призвал к ответу. Она только сказала: «Мужчины!»
— Мужчины?
— Да, она имеет в виду, что политические разногласия — это мужской каприз. Женщины предназначены для любви, а мужчины — для идиотских драк.
— Твоя сестра?
В эту минуту принесли заказ. Богумил сунул ложку в тарелку и помешал, словно желая поднять гущу со дна, покачал головой, сказал:
— Можешь представить себе эту свадьбу? Свадебное торжество! Все пражские фашисты соберутся, а права на фотосъемку Кветослав продал «Блеску»…
— Кому?
— «Блеску». Это газета. В переводе: «Lightning», «Молния». Бульварный листок.
— Lightning? Очевидно, в противоположность Enlightenment, Просвещению.
Богумил состроил мученическую мину.
— Я бы не поехал, — сказал Мартин.
— Она моя сестра. А наша мать сказала, если я не приеду, она покончит с собой.
— Я бы не поехал, — повторил Мартин. Он удивился. Богумил ему нравился, и он думал, что знает его. Даже не предполагал, что у беззаботного коллеги, который секундой раньше весело щурился на солнце, есть такая серьезная проблема. Он-то думал…
Богумил что-то сказал, Мартин понял только: «Довоенные времена». Он правда сказал «довоенные времена»? Тут у Мартина зазвонил мобильник, он ответил:
— Перезвоню, я на совещании, — и спросил у Богумила: — Извини, что ты сказал?
Богумил ел бульон, потом вдруг отодвинул тарелку:
— Вообще-то мне это не по вкусу!
— Что?
— Я не историк, — сказал он, — но для меня это всегда была история, давняя история, понимаешь, каменный век, и эта глава каменного века называлась довоенным временем: радикальные политические противоречия в семьях, один идет к фашистам, другой — к коммунистам и так далее. Я невнимательно слушал в школе? Но ведь помню, рассказывали вот так: раньше, в мрачные времена, политическая ненависть разрушала семьи. Что же это за кошмар? Почему сейчас, сегодня, эти мрачные времена наступили в моей семье? Кстати, отец на свадьбу не приедет.
— И это для твоей матери не причина кончать с собой?
— Нет, наоборот. Она бы не возражала, если б он наложил на себя руки. Они разошлись и судятся.
Мартин хотел обсудить с Богумилом кое-что важное, насчет Jubilee Project, однако отложил на потом, когда они вернутся в контору, сейчас ему казалось, что он, именно он, должен как-нибудь развеселить именно его, именно Богумила. Он поднял бокал, сказал:
— Могу тебя утешить. Вспомни Хермана ван Ромпёя!
Богумил вопросительно посмотрел на него.
— Ты только представь себе: ван Ромпёй был председателем Европейского совета, то есть президентом Евросоюза, его сестра — председатель у бельгийских маоистов, а брат — полномочный представитель бельгийских националистов, закоренелый фламандский сепаратист. Я сам читал в газете: семейство встречается всего один раз в год — на Рождество!
Богумил, который как раз отпил глоток вина, поперхнулся:
— На Рождество! Президент Европы, националист и маоистка!
— И поют «Тихую ночь»!
— «Тихую ночь»! Ха-ха-ха! Неужели правда?
— Да. Вроде. Я читал. В «Морген» была большая статья.
Богумил рассмеялся:
— Давай еще по бокальчику!
Когда они возвращались в контору, демонстрация уже кончилась, они шли через Шуман между заградительными решетками мимо куч навоза, которые лопатами грузили в муниципальные мусороуборочные машины. Кругом вонища. Солнце смеялось.
На обратном пути Богумил был молчалив и задумчив. В лифте он сказал:
— Я отменю пятничный перелет. Не поеду на свадьбу, не хочу быть рядом с Кветославом Ганкой на фото, которое потом напечатают в «Блеске».
— А твоя мамаша?
— Скажу ей, что приеду на Рождество. — Он легонько ткнул Мартина кулаком в плечо и ухмыльнулся: — «Тихая ночь»!
Спустя полчаса Мартин, Богумил и Кассандра сидели в комнате для совещаний, вносили коррективы в подготовительную работу над Jubilee Project. В замечаниях по документу Мартина Ксено указала, что надо выяснить, сколько преследовавшихся и жертв Холокоста ныне еще живы. Существует ли централизованная база данных по уцелевшим в концентрационных лагерях и лагерях смерти? Сколько их проживает в Европе, сколько в Израиле, США или где-то еще? Есть ли учреждение, которое как официальное представительство уцелевших может стать партнером по сотрудничеству в организации торжества?
— Это нужно знать, чтобы решить, в самом ли деле можно пригласить в Брюссель всех уцелевших в Холокосте или хотя бы реально представительную группу?
— Мы очень удивились, — сказал Богумил. — Ожидали, конечно, что существует централизованная база данных об уцелевших в Холокосте. Но мы ее не нашли.
Кассандра:
— Учреждения, куда мы обращались за информацией, нам не ответили. Например, Яд Вашем [126]. Молчок. На повторный запрос ответ в конце концов пришел, но, по сути, опять-таки не ответ, вот, прошу вас: ваш мейл направлен ответственному сотруднику. Дальше снова несколько дней никакой реакции. Я написала еще раз, с просьбой сообщить мне имя и электронный адрес означенного сотрудника, чтобы я могла установить с ним прямой контакт. Молчок. До сих пор. Затем Центр Визенталя [127] в Лос-Анджелесе — тоже безуспешно. На повторный запрос нам сообщили, что документация касательно жертв Шоа, то есть Холокоста, не входит в компетенцию Центра Визенталя. У них есть только список еще живущих нацистских преступников, он опубликован на их сайте, но списком живых жертв Шоа они не располагают. Нам следует обратиться в Яд Вашем. Мы переслали этот мейл в Яд Вашем, с повторной просьбой об информации — ответа нет. Написали во все мемориалы, в Освенцим, Берген-Бельзен, Бухенвальд, Маутхаузен и так далее, но ответ пришел только из Маутхаузена.
