Читать книгу 📗 "Дождись лета и посмотри, что будет - Михайлов Роман Валерьевич"
Мазай стоял и ржал во весь рот. Рядом стоял испуганный Ласло. Мент смотрел их документы, повторял про себя «помощники депутата городской думы». Только что позвонил еще один мент, какой-то высокопоставленный, полковник-подполковник, и растолковал, что меня нужно срочно отпустить.
Мазай похлопал по плечу, спросил, чем я так вмазался, что устроил бузу. Менты рассказали, что всем отделением через окошко зырили, как я катался, махал руками и нюхал пол. Вся одежда пропахла, помочился прямо в штаны. Это надо было угаситься в такое говно. Правоохранительные органы удивлены.
На, переоденься. Добрый мент с улыбкой протянул треники. Я переоделся, подошел и обнял Мазая и Ласло, сразу вместе, двумя руками. Это мои друзья. Я тоже буду много работать и стану помощником депутата как они. Хочу быть похожим на них.
Как только прыгнули в тачку, спросил Мазая, где похоронена жена Вити. Он ответил, что не знает, и какое до нее дело. Я сказал, что
Витя все прогнал, решил произвести впечатление на пацанов, а сам ее не нашел. Мазай покивал: может быть, а откуда это известно? Да темы ходят. Мазай повернулся и внимательно поглядел «погоди, погоди, студент, ты-то откуда в этих темах?» Да ниоткуда, по камере лисицы бегали, щебетали, подслушал. А может и так, прогнал, никто же проверять не будет. Может нашел новую телку и решил для вида тему скинуть. Спросил, сдружился ли я с Витей. Да, сдружился, когда он приезжал, вот и не хочется, чтоб он грех на душу брал. Прогнал он. Ласло тоже покивал, согласился.
Это были не дни, а лютый ад. Вроде и ничего не произошло, а я почувствовал себя гораздо лучше.
Посмотреть, что со мной стало за последний год… Кто-то скажет, что это из-за наркоты. Так я ведь с того раза на хате, когда из-под дивана собрал пыль, ничего не принимал. Только начал подниматься благодаря качалке, как сразу скинули обратно. Благодаря молодости я еще как-то могу крутиться и держаться, если бы вся эта канитель началась лет в сорок, наверняка из дурок бы не вылез.
А Витя прогнал, это же ясно. Он никогда не смог бы убить человека. Когда убиваешь, ставишь волыну к глазам или забиваешь ногами по ребрам, надо объяснять всем вокруг, что ты теперь будешь жить за этого человека. И все, кто его любил, будут тебя ненавидеть, и ты готов на это. И после смерти придется все с ним обсудить. Надо постараться дожить, никого не убив. Себя тоже.
Утром пришла тетя Марина, выгнала Ласло на кухню, сказала, что никуда не торопится, и что я должен ей рассказать все, вообще все. В каком смысле «все»? Ну, давай с детства. Так понял, что примерно то, что рассказываю здесь. Первое мое воспоминание — празднование Нового Года. Молча уставился на нее. Она поняла, что не стоит ждать потока откровений и сказала: «Давай так, сначала все по наркоте, когда и как в первый раз, когда последний раз, что и зачем». А что мне скрывать по наркоте, рассказал все, как было. Она несколько раз переспросила, не принимал ли чего на днях. Не принимал ничего. Чай, рис, сыр, даже кофе не было. Она выслушала и продолжила: «А теперь расскажи, что вы тут в ванне сжигаете». Ответил, что сжигаем старые бумаги, чтобы не отвлекали. Почему просто не выбросить? А там были интимные записи, не хотелось, чтобы кто-то нашел и прочитал. Какие именно интимные записи? Ну, сны записывал, решил избавиться от них. Дальше я начал сочинять всякую муть, пытаясь объяснить, что со мной случилось в эти дни. Рассказал правду о панических атаках, о том, что лежал в больнице, об Эдуарде Петровиче. А остальное — что пришло в голову. Сказал, что 15 апреля закружилась голова, случилась затяжная паническая атака, показалось, что сейчас нас начнут бомбить, я вспомнил, что Картограф говорил про метро, что это бомбоубежище, вот и пошел туда сидеть, ждать, пока закончится обстрел. От всех этих рассказов у тети Марины брови полезли на лоб.
Тетя Марина позвала Мазая в комнату и заявила, что все гораздо хуже, чем она думала, надо срочно звать сюда отца. Мазай спросил номер, сказал, что позвонит Вове. Позвонил. Занято. Есть хороший закрытый санаторий, меня надо туда определять. Как элитная дурка. Ответил, что очень не хочу туда, что сам смогу восстановиться, уже занялся спортом, и все это не повторится. Мазай походил минут десять, тряся мобильником, пытаясь дозвониться, выругался вслух «Вова, сука, с кем ты там языком чешешь?» А ни с кем. Он в интернете сидит. Он играет в игры там и готовиться взломать мировой покер. Дозвониться можно ночью, когда он спать ляжет. Рассказал, как он днями играет в «Побег из Тюрьмы», приговаривает и хохочет. Мазай заржал как рыцарский конь, плюхнулся на кровать от смеха. Внезапно в трубке послышались длинные гудки, а потом голос отца.
— Ну что, Вова, ты там костыли щупаешь, или свинтил уже? Красава, Вова. Как кто, не узнал? Мазай. Да, я тоже рад тебя слышать. Короче, давай пригоняй сюда, в Москву. Сынку твоему надо помочь.
В трубке послышался крик. Отец от этих слов, видимо, напугался. Мазай пояснил, что он все не так понял, сын рядом и все нормально, ну почти все. Я взял телефон и объяснил как мог, что все реально нормально, но почему-то они считают, что я схожу с ума. А у меня наоборот все хорошо, занялся спортом, хожу на лекции, готовлюсь к сессии. Можно не приезжать, сдам сессию и вернусь домой. Мазай забрал мобилу и добавил, что может быть все и хорошо, но вчера я устроил лютую дичь в ментовке, мусора выписывали с округлившимися зырками, такого типа не видали. Хочешь — приезжай, не хочешь — не приезжай, но предупредили.
Отец приехал на следующий день, обнял меня, пробежался беспокойным взглядом, спросил, что случилось. Ничего не случилось. Тетя Марина и Мазай попутали. Скоро-скоро я пойму, что такое свобода. И еще скоро-скоро мы покорим мировой покер. Будем работать в связке, стричь лохов по всему миру. Есть семьдесят две разумные начальные комбинации, на которых стоит играть, остальные сразу сбрасывать, их можно разделить на восемь групп, я все это знаю. Есть шаткие зоны, где лежат разномастные туз-валет, одномастные восемь-девять. Главное — кайфовать от игры, даже от того, что ничего не происходит.
У отца появились еле заметные слезы, глаза заблестели. Они закрылись с Мазаем на кухне, стали что-то обсуждать. Зашел Ласло. Спросил его, что со всеми происходит. Он ответил, что я плохо выгляжу и медленно говорю.
Зашел в ванную, чтоб посмотреться в зеркало. А в зеркале оказался не я, а Бомжарка из книги про войну, я все думал, неужели его тоже когда-то встречу. Он ползал по окопам, лицом тер землю. Утонувшие внутри черного лица глаза, выпученные скулы, худой, трясущийся. Бомжарка — это и есть я. Стало смешно от всей этой ситуации. Захохотал. Бомжарка в зеркале тоже захохотал.
Подошел к Ласло, сказал, что стал Бомжаркой из книжки. Раньше не понимал, почему меня нет в картинках, а на самом деле все оказалось просто. Есть. Ласло ответил, что они сейчас отправят меня в дурку, и лучше спокойно с ними поговорить, чтобы отвезли к Эдуарду Петровичу, там все свои, а в новой может быть тяжело.
Посмотрел внимательно на Ласло, увидел, что он слегка движется. И не только он, но и все остальное. Все предметы, стены, окна, все это находится внутри большой волны. Эта волна тянет в себе все ощущаемое. Когда она заканчивается, начинается новая, в другую сторону. В разных волнах я совершенно по-разному мыслю.
Зашел на кухню. Отец и Мазай сразу прекратили разговор, уставились. Сказал им, что дурка хуже тюрьмы. И что они навсегда потеряют мое уважение, если определят меня туда. Они станут ссучеными, красноперками. Мазай хихикнул, подошел, приобнял за плечо, спросил «сынок, а что нам с тобой делать?» А ничего. Все со мной нормально. Вообще задержался я сегодня дома, у меня лекции в универе, сейчас поеду.
Мазай крикнул Ласло, чтобы тот тоже зашел. Сказал, чтобы он объяснил мне что-то. А что объяснять? Я не хуже всех понимаю, что происходит.
Ладно. Я взял стул и сел за стол. Я расскажу всю правду. Вы же хотели все услышать, сейчас расскажу. Отец напрягся, Ласло выпучил глаза еще больше. Короче, это я увел женщину у Вити. Мы гасились в разных городах, а Витя так нас и не нашел, потом решил прогнать, что типа завалил. А он нас не завалил. Сейчас Оля вернется, мы уедем отсюда, свалим, растворимся. Мне тут делать больше нечего, отец и близкие друзья хотят закрыть в дурке.
