Читать книгу 📗 "Лексикон света и тьмы - Странгер Симон"
– Тише, Эллен, ты разбудишь Яннике.
– Гершон, ты знаешь, что они творили в подвале? Ты это знаешь?
– Знаю конечно, Эллен. Но это было давно.
– Давно? Яннике сегодня снова принесла из подвала пулю и спросила, что это такое. Ты же говорил, что всё выковырял?
– Я ещё раз проверю и снова там всё вымою. Хорошо?
Некоторое время оба молчат. Мысли спотыкаются в темноте, они похожи на беглецов, которые ночью пробираются по лесу, они тяжело дышат, напуганы, отводят рукой одну ёлочную лапу за другой, ищут просвет, куда бы они могли выбраться, и наконец находят его.
– Ты никогда не говорила, что не можешь находиться в крепости Акерсхюс из-за того, что там убивали людей. А все войны за границей? Не надо думать о прошлом. Надо смотреть в будущее!
– Да, но…
– Эллен, ну постарайся, пожалуйста.
– Ладно…
– А теперь давай спать? Спокойной ночи, Эллен.
– Спокойной ночи.
Н как Ногти. Дело происходит в середине пятидесятых годов. Две сестры идут вверх по лестнице, в мансарду. Перед ними закрытая дверь в комнату с арочным окном, входить туда нельзя, там отлёживается мама, ей нужен покой, у неё снова мигрень. Зато им можно заходить в две потайные комнатушки слева, Яннике зовёт их Свечным клубом. Они такие маленькие, что надо согнуться в три погибели, чтобы пролезть туда. Старшая сестра идёт первая, у неё в руках свечка, и она со смесью страха и трепета показывает Грете свою находку: перевязанный бечёвкой пакет. А в нём что-то странное. Изогнутые кусочки чего-то сухого и твёрдого. Проходит несколько секунд, прежде чем Грета понимает, что перед ней. Это ногти. Не обрезки, а целые человеческие ногти.
O
О как Озлобленность.
O как Обзывательства, как Опасность слов, которые мы говорим друг о друге, слов, которые не только описывают реальность, но и создают её.
Слова, которые стигматизируют человека, клеят на него ярлык, клеймят людей по групповому признаку и могут называть целый народ тараканами. Слова, формирующие конспирологические теории о размывании чистоты белой расы и о неполноценности других. Они делают логичным их уничтожение, одобряют использование средств и методов, которые кажутся необходимыми для этого. Так зверство становится не только реальностью, но и необходимостью.
О как Обвинение.
O как Осоловелые пустые и бессмысленные глаза быка. Он пасётся во дворе дома в центре Тронхейма, монотонно откусывает траву и жуёт, откусывает и жуёт. Время – август сорок четвертого. Голоса людей заставляют быка поднять морду. Он видит троих мужчин и женщину, они лезут через забор. Это Риннан, Карл, Ивар и Инга.
– Господи, какой он здоровый! – говорит Инга. Она бросает быстрый взгляд на Хенри и хихикает. Риннан наклоняет голову, набычивается, задерживает дыхание, роя ногой землю. И вдруг орёт, громко и правдоподобно: «Му-у-у!» Все прыскают смехом. Бык машет хвостом, потом прогоняет с башки муху и снова тянется пощипать травку. Риннан держит наготове моток верёвки. Он делает скользящую петлю на конце, он уже делал такую несколько раз, тренировался на ковбоя – и вот стал им. Под ногами чавкает раскисшая глинистая земля. Ивар уже вляпался в коровью лепёшку и тихо матерится, а Риннан и Инга потешаются над ним и не могут уняться. Бык смотрит на них большими чёрными глазами, лассо сначала несколько раз не попадает в цель. Так что приходится им подойти к быку вплотную и просто надеть петлю ему на шею. Теперь они наконец могут открыть ворота и вывести зверя на дорогу. Карл ведёт его на верёвке, потом привязывает её к бамперу грузовика. Все залезают в него, и грузовик медленно едет к Бандовой обители. Бык трусит за грузовиком, он мотает головой и вращает глазами, из пасти течёт слюна, но выбора у него нет, грузовик тащит его за собой. Наконец Карл паркует машину около дома, напротив ворот с колючей проволокой и часового, отвязывает быка и за верёвку ведёт его внутрь. Риннан пристраивается рядом и крутит перед собой воображаемый руль. Немецкие часовые закрывают за ними ворота и недоумённо таращатся на Риннана, а он знай себе крутит баранку да ещё тарахтит, как мотор, к вящему восторгу женской части агентов, а потом оборачивается к спутнику и спрашивает совершенно буднично:
– Карл, может, здесь запаркуемся? – и вертит воображаемую ручку, опуская стекло.
– Любезные дамы, вы не против, если я поставлю здесь машину?
Одна из агенток с улыбкой отвечает «Пожалуйста!», подаётся вперёд и показывает, как пройти в сад.
– А как называется ваша машина? – спрашивает Инга.
– «Форд Му-му», – отвечает Риннан. Инга смеётся, и её визгливый смех пугает быка, он дёргается в сторону всей своей полутонной веса.
– Как видишь, у моей машины довольно много лошади… я хотел сказать, коровьих сил, – продолжает Риннан со смехом, который подхватывают все, кроме Карла – тот вцепился в верёвку и изо всех сил старается удержать быка.
– Держи крепче! – говорит ему Риннан, бросает игру в шофёра, достаёт из кобуры пистолет и сжимает в руке, видимо, наслаждаясь, что он лежит в ней как влитой.
– В последнее время у нас были перебои с парным мясом, – говорит он. – Вы все, доставайте пистолеты!
Все подчиняются. Направляют пистолеты и автоматы на быка, он чувствует опасность и норовит вывернуться, но Карл затягивает верёвку, и зверь громко мычит.
– На счёт три все вместе! Раз, два…
Раздаётся шквал выстрелов, почти одновременных, как будто работает расстрельная команда. Немецкие солдаты наблюдают за происходящим, потеряв дар речи. Бык испускает короткий ревущий вздох и тяжело валится на землю, моргая большими круглыми глазами и скребя копытами землю, словно пытаясь бежать. Струя мочи внезапно вырывается из низа животного, бьёт по лодыжкам Инги и Ивара, оба отскакивают в сторону.
– Ну вот и всё! Добро пожаловать на бойню! Можешь принести ножи, Карл?
Через несколько секунд Карл возвращается с двумя кухонными ножами, по одному в каждой руке.
Он протягивает их и вопросительно смотрит на соратников, но никто не хочет брать ножи. Никто не хочет.
– Хорошо. Тогда ты начинай, Карл! – говорит Риннан, и это звучит как приказ и так и воспринимается.
Карл становится на колени и прижимает кончик ножа к сухой светло-каштановой шерсти на животе животного, но не может решиться, поворачивает голову и неуверенно смотрит на Риннана.
– Я никогда не делал этого раньше, – говорит он.
– Давай, Карл! Мы хотели бы поужинать ещё до Рождества, если ты не против.
Остальные нервно подхихикивают. Карл снова прижимает остриё ножа к мёртвому быку и толкает внутрь. И остриё неожиданно входит в мёртвую плоть, тонкая струйка крови бьёт Карлу в руку. Из шерсти трупа вылетают две мухи и с жужжанием разлетаются в разные стороны. Все стоят, как загипнотизированные, пока Карл взрезает быку брюхо, из разреза валятся внутренности. Блестящие и таинственно сизые, серые, жёлтые и красные.
– Ну вот, – говорит Риннан и хлопает Карла по плечу, а потом поворачивается к остальным. – Угощайтесь, дорогие. У нас тут самообслуживание: отрезаете себе кусок, хотите большой, хотите маленький, и тащите на кухню, а там уж наши повара им займутся.
Такое легче сказать, чем сделать, но все стараются. Выстраиваются в очередь и кромсают тушу, сами по локоть в крови. Несколько минут отвращения, напряжения и смешков… наконец процессия с сырыми кусками мяса на тарелках уходит в сторону кухни, бросив падаль в саду.
П
П как Помощь, которую поначалу оказывали узникам во врачебном кабинете лагеря – например, если кто-то простыл и температурит или натёр себе в каменоломнях мозоли на руках. Лопнувшие волдыри могли смазать мазью, рану на ноге или порез от пилы забинтовать дать пастилки от воспаления горла. П как Признак расчеловечивания и ожесточения, озверения нравов, что такой простой человеческой поддержке был положен конец. Тебе пересказывали формулу Флеша на сей счёт. Во время посещения Фалстада Флеш обнаружил во врачебном кабинете трёх больных евреев и возмутился такой расточительности.
