Читать книгу 📗 "Столица - Менассе Роберт"
— Еще одно пиво и рюмка можжевеловой — и будет лучше.
— Ну и хорошо. Составлю тебе компанию. Так вот, наш некто сообщил, что Церковь содержит что-то вроде эскадрона смерти, который с одобрения секретных служб попросту отстреливает предполагаемых террористов или так называемых проповедников ненависти. Иначе говоря, людей, от которых ждут терактов, но правовому государству недостает возможностей, чтобы легально их убрать. И вот тут мы выходим на дело «Атланта». Воины Божии выполняют такую работу, а секретные службы поддерживают их, превращая затем соответствующее дело в пшик. Он прислал мне список из четырнадцати убийств, происшедших в минувшем году в Европе, и ни об одном из них газеты не писали.
— Ты проверил?
— Да. И не нашел ни единого намека на эти убийства. Иными словами, их не было или их замяли настолько успешно, что никаких упоминаний просто быть не может.
— Однако ж теперь мы ступаем на территорию теории заговоров.
— Нет, не ступаем. Ведь если ты сейчас станешь искать хотя бы намеки на убийство в «Атланте», ты ничего не найдешь. Ничего. Абсолютно ничего. Но мы-то знаем, оно было. И нам требуется не доказательство четырнадцати убийств из списка, а объяснение убийства в гостинице «Атлант». И объяснение моего контакта звучит чертовски логично!.. Santé!
Что-то беспокоило Брюнфо. И полицейский опыт говорил: если что-то в легенде тебя беспокоит, то с большой вероятностью там действительно что-то не так.
— Я не понимаю, почему ты держал меня в неведении, — сказал он.
— Отчего же, — отозвался Филипп. — В смысле, я ведь тебя знаю. И прекрасно понимал, что должен предложить тебе больше чем просто такую вот историю. А именно факты. И решил встретиться с тем человеком. Поэтому в оговоренное время в моем компьютере были сплошь только запросы с вариациями ключевого слова «встреча». Через три дня пришло письмо с предложением о встрече на кладбище, о чем я и поставил тебя в известность.
— Значит, ты в конце концов договариваешься с этим фантомом о встрече — и не являешься?
— Ты что говоришь? Лично я там был. Само собой. Понятия не имею, где был ты. Наверно, не у того памятника или не в тот час, почем я знаю. Сам-то я точно пришел. И сидел на скамейке. Ждал его и тебя. Потом зазвонил мой мобильник. Я ответил и услышал незнакомый голос: «Мистер Филипп Готье?» — «Да», — говорю. Он спросил: «Вы сидите на той скамейке, которую мы выбрали как место встречи?» Я понял, кто это, и сказал «да». Он: «Встаньте, пожалуйста». Я: «Простите? Почему?» Он: «Встаньте, пожалуйста». Я встал. Он: «Повернитесь, пожалуйста, кругом и скажите мне, что вы видите». Я счел это нелепостью и сказал: «Послушайте, я в такие игры не шраю», а он: «Это не игры. Что вы видите?» Я сказал: «Дерево!» И подумал: смешно, к чему все это? Он сказал: «А за ним?» Я: «Могилы. Солдатские могилы. Белые кресты!» Он: «Отлично. А за ними?» Я: «Ничего. Только огромное поле белых крестов». Он: «Тогда поднимите глаза. Что вы видите теперь?» Я: «Ничего. Не знаю, что вы хотите услышать». Он: «Я хочу услышать, что вы видите». Я: «Ничего, деревья, небо». Он: «А между деревьями и небом? За кладбищем?» Я: «Ну, два больших здания, похожих на огромные головки эмментальского сыра». Он: «Вот именно. Вы знаете, что это такое?» Я: «НАТО?» Он: «Верно. Теперь у вас есть вся информация, какую я могу вам дать. Работайте с ней или откажитесь! Чао, господин полицейский!»
— Ты был на кладбище и принял этот звонок?
— Да. Потом я еще минут сорок пять ждал тебя и в конце концов ушел.
— А почему ты выключил телефон? Я несколько раз звонил, потому что не нашел тебя и…
— С телефоном возникла неполадка. Я вдруг не мог ни позвонить сам, ни принять звонок. А как только он опять заработал, я сразу же позвонил тебе. Потому мы сейчас и здесь.
Потрясная история, подумал Брюнфо. По-настоящему захватывающая. От Филиппа он такого не ожидал. Но не поверил ни единому слову. С искренней болью.
— Очень болит, — сказал он. — Не сердись, мне надо домой.
Он видел, что Филипп не притронулся к своей можжевеловой. Эмиль взял рюмку, залпом осушил, сказал:
— À bientôt, mon ami! [176] — и заковылял прочь. Заметил, что прихрамывает, а этого он вовсе не хотел, попытался идти выпрямившись и не хромая, но безуспешно, так и уковылял вон из «Кафки», с огромным желанием закричать.
Что Матек вылетел не в Стамбул, а в Краков, они узнали в тот же день. А что сведения, будто он на другой же день уехал в Варшаву, были ложным следом, выяснилось три дня спустя. Подтверждений у Матека не было, но исходил он из этого. А кроме того, знал, что, если через три дня не уедет, патеру Симону, его другу по семинарии, придется конфликтовать с собственной совестью. Симон приютил его в монастыре августинцев, веря, что Матеку опять необходимо время для размышлений и созерцания. Симон был абсолютно лоялен, Матек знал, что может на него положиться, но знал и что Симон никогда не поймет, что на самом деле он, Матек, прятался здесь, в монастыре, от церковного начальства. Они знали его контакты, так что совершенно ясно: начиная с четвертого дня Симон окажется у них на прицеле. Ясно и другое: какое решение Симон примет в конфликте между верной дружбой и обетом повиновения, который принес как священник. Все три дня Матек размышлял, обдумывал свое положение, копил силы. Но теперь пора покинуть монастырь. Есть два варианта: ехать дальше, останавливаться в дешевых гостиницах, где на регистрацию и документы смотрят сквозь пальцы, не пользоваться ни дебетными, ни кредитными картами, в общественных местах по возможности избегать камер слежения, не включать ноутбук. Тогда он станет как бы подводной лодкой, невидимой, необнаруживаемой. Правда, тогда у него нет и шансов выяснить, что именно пошло наперекосяк в Брюсселе, в гостинице «Атлант», и что они сейчас намерены с ним делать. Наличных хватит максимум еще на неделю. Неделя в подполье не улучшит его ситуацию и новой информации не принесет. Второй вариант — отправиться в логово льва! Он должен выяснить, что́ произошло и как обстоит с ним самим. А выяснить все это можно только в одном месте — в Познани. Они ведь не предполагают, что, уйдя в подполье, он двинет прямиком в центр. Это опасно. С другой стороны, если все пойдет наперекосяк, он может выказать покорность и напирать на то, что явился добровольно.
На прощание он обнял Симона, поблагодарил, пожал ему обе руки:
— Храни тебя Господь, брат!
Симон улыбнулся:
— Храни тебя Господь! И… доброго пути в Познань!
Вывести Матека из равновесия — задача не из простых. Он всегда держал ухо востро, учитывал все возможности, в любой ситуации был готов, как он думал, к любой случайности. Хладнокровный, будто солдат в четвертом поколении. Но такого он не учел. «Доброго пути в Познань!» — удар, который на миг оглушил его. Он глубоко вздохнул, поставил рюкзак на пол и сказал:
— Так ты знаешь…
Симон кивнул.
— …что я еду в Познань? Но я тебе не говорил.
— Тебя там ждут. И бояться тебе нечего.
— Что тебе известно, брат Симон? И почему ты ничего мне не сказал?
— Ты не спрашивал. Приходил на духовные практики, на общую молитву и общее молчание, приходил на трапезы, кроме ужина, и молчал, не только за супом. А в остальное время часами стоял на коленях в часовне перед Богоматерью Утешение. Если один из братьев спрашивает меня, я отвечаю, ты же не спрашивал.
— Но ты отвечал?
— Да.
— Тебя спрашивали обо мне?
Симон кивнул.
Матек смотрел в пол, потом медленно поднял голову. Увидел черную рясу Симона, черную кожаную опояску, черную моцетту [177], из ворота которой выступали серая шея и серое лицо Симона под черным капюшоном. Снова опустил глаза, посмотрел на собственные руки, тоже серые, уронил их, и они исчезли в иссера-черном сумраке над черным камнем пола в этом мрачном притворе. Потом Матек глянул Симону прямо в лицо. Губы у Симона были красные, словно он до крови прикусил их.
