Читать книгу 📗 "Чистенькая жизнь (сборник) - Полянская Ирина Николаевна"

Как только они открыли дверь, в нос им ударил свежий запах химии, да такой мощный, что войти внутрь решилась одна дочь. Глазам ее открылась такая картина: закутанный в цветастый платок мужчина с «Примой» в одной руке и «Дихлофосом» в другой темпераментно выводил на стене направленной струйкой яда: «Смерть кровососам». Судя по всему, этим заклинанием он заканчивал операцию, потому что все обои были мокрыми, с потолка капало, а на полу валялось более десятка пустых баллонов из-под отравляющих веществ. Сухой оказалась лишь миниатюра с бравым казаком Мамаем — он так и не подпустил к себе насекомых, словно напугав их плеткой и горилкой, которую хлестал веками, лучезарно улыбаясь. Отравленных клопов почему-то не было видно, зато человек в платке уже покачивался.

— А где мой папочка? — спросила дочь лицемерным голосом.

Человек в платке обернулся к ней, грозно направил на нее баллоны, потом переспросил:

— Инженер? А они переехали. — После чего он вылил остатки «Примы» на пол, свалился на стул и сделал жест рукой: уходите, не мешайте.

Тут жена инженера, слышавшая все, решительно распахнула дверь:

— Ты у меня пошутишь! — закричала она, зажимая нос. — Я, между прочим, его жена!

— Бывшая.

— Мы не разводились.

— Бог вас развел.

Тут девочка заплакала, инженерша побежала с нею в другие комнаты, но и там нашла только мокрые обои.

Вошел зять с двумя чемоданами в руках и пуховиком под мышкой, поморщился, быстро сориентировался в обстановке и предложил отправиться на совещание в машину. Чемоданы он оставил, а пуховик так и унес обратно. Выходя, вое трое громко кричали насчет того, что квартира принадлежит им — они не выписаны.

Во дворе, кроме мальчишек, забравшихся на ореховые деревья, было уже несколько соседей, в том числе известный красавец и холостяк Вовка Бендега. Со словами: «Суббота, два часа дня, а я как дурак трезвый хожу» — он пошел на инженершу и стал намекать насчет денег, утверждая, что нес гроб полдороги, а погода была ветреная. Жена инженера обозвала его колдырем и спросила, сколько ему надо. Он загнул десятку, на что получил ответ: дескать, это не деньги, деньги начинаются с двадцати пяти рублей. Тут семейство нырнуло в машину, и Вовка остался ни с чем.

— А пошла ты на год! — крикнул он, смакуя новое, привезенное им из райцентра выражение и не замечая, что локтем столкнул деда с шашкой.

Дед возмутился:

— Что за день, понимаешь…

— Понимаешь, когда вынимаешь. Давай сюда! — скомандовал Вовка, забирая шашку и пробуя ее пальцем на предмет годности, — увы, она была безнадежно тупа. Он приказал старику наточить ее, а сам пошел встречать Гришу-Шишу, чтобы удостовериться насчет сапог. Да, тот оказался в сапогах, несмотря на жару, все глядели на него с удивлением, а он как ни в чем не бывало завел светский разговор:

Кто-то возразил ему насчет чтения — жена инженера-де, вон много читала, а когда узнала про рак, собралась и укатила. Зато после похорон тут как тут. Потому что квартира им нужна — три километра от города, конечно, удобно…

— Жена называется — всю жизнь белья в руках не держала, он приходил с работы, она ему стиральную машину в зубы, и все! Раскабанела от безделья.

— А привез ее когда — такая была некунная женщина.

— Разоделась здесь. За что он ее терпел: такая въедливая! Мать…

— Не надо матиться.

— Надо за Витю Бондаренко заступиться! — снова виршами предложил Гриша-Шиша.

А народу уже собралось порядочно, дед Черников сидел у забора и точил свою шашку, время от времени пробуя ногтем степень ее готовности, потом вдруг подошел к пуховику и начал рубать его, но только ткань порвал — пух пружинил, не давался. Он отвел руку и сделал шашкой неторопливое вращательное движение, потом быстрее, наконец — вжик-вжик-вжик — металл засверкал и слился в одно сплошное стальное зеркало.

— Эх, как мой прадед рубил, казачура! — сказал дед, задыхаясь.

Тогда молодой тракторист Игоренок перехватил у деда шашку и одним ударом рассек пуховик надвое. Место разреза было таким ровным, словно разрубили тушу свиньи. Но уже через мгновение пух начал выпучиваться, а тут дети помогли ему, и скоро весь двор оказался в белоснежном покрытии.

— Высший класс джигитовки!

— Никакая не джигитовка. Коня-то нет.

Жена инженера увидала свой рассеченный пуховик, вылетела из машины и прямо в квартиру — вызвать по телефону милицию. Было слышно про некультурных животноводов, которые оскорбляют. За нею прибежали все члены семейства и засели в гостиной ожидать властей. Витя Бондаренко выглядывал то в одно, то в другое окошко и всем своим видом сообщал односельчанам примерно следующее: выселяют, утомляют, обижают. Подошли члены сельсовета и попытались увести нескольких забиячливых мужиков: Вовку Бендегу, Игоренка, Гришу-Шишу. Ничего из этого не вышло, и они удалились, по-свойски упрашивая каждого второго: «Не делать хулигантства».

Однако после их ухода общее волнение стало утихать, послышались разумные предложения, как-то: написать от имени депутатов письмо в суд — с просьбой разобраться. Иные возражали: разберешься с нею, свинотой, жди, она же возвышенность здесь, все остальные скотники, доярки, а у нее образование, она законы знает.

День на глазах стал иссякать, и народ стал склоняться к тому, чтобы расходиться. Почуяв это, Гриша-Шиша вдруг начал кричать на всех мужиков, причем без всякой рифмы.

— Ты чего? Ты чего?! — зашумели все на него.

— Я и должен ругаться, чтобы вы казаками могли оставаться! — ответил он, придя в себя.

Появилась мать агрономши, с утра разродившейся двойней, и принесла манной кашки — для внучки инженера. Вообще старушка довольно ворчливая, сегодня она была счастлива, ласково всех отводила рукой, пробираясь к крылечку и приговаривая: «Ну зачем вы интересуетесь? Чужая семья — потемок». Она забралась на верхнюю ступеньку, оставляя после себя тишину, и в ней — снова вжик-вжик-вжик — полетел-заблестел ковшик с кашкой. Отчетливо прозвучал вздох Бендеги:

— А я колебнулся.

— А я не колебнулся, — ответил Игоренок, бросивший ковш, и его ответ потонул в общем веселом гуле.

Дверь выхватили из петель. Народ ввалился в комнату под давлением задних плавно, как под музыку. Так же плавно подняли на руки испуганную инженершу с зятем, который трепыхался, как пойманный карп. Дочь успела убежать в дальнюю комнату, где спало ее чадо и куда мать агрономши никого не впускала, даже мальчишек. Кто-то увидел, как дочь прыгала из окна, крикнул: «Лови!», ее схватили в охапку и посадили в детскую кроватку, как в клетку. Кто успел собрать кроватку, так и осталось неясным, как и многие другие детали этого вечера.

Игоренок по одному скидывал с крыльца чемоданы, и они ложились под колеса машины. Один стукнулся о землю и лопнул, как орех. Из него вылетели три шляпки, пара босоножек и много-много косметических штучек. Дети посыпались с деревьев и стали расхватывать все и пускать в дело: наводить себе усы и бороды. Они носились по двору, похожие как один на казака Мамая, только без горилки.

Инженерша очнулась, высунулась из машины и закричала:

— Достанется вам квартира, когда рак свистнет.

Рак тут же полетел в воздух, словно кто-то из ребятни специально его крутил до этого в руках. Свист получился такой пронзительный, что небо закрутилось в трубочку, как береста, и снова распрямилось. После этого опять спустилась тишина, и на крыльцо из дома вышла мать агрономши с девочкой на руках. Девочка еще не проснулась. Вслед за ними появился Витя Бондаренко и, довольный, выдохнул:

— Еще бы клопы ушли…

Гриша-Шиша повел руками, и через порог поползли на улицу полчища клопов. Они скатывались по крылечку, народ расступался, а Гриша-Шиша грозно приказал: