Читать книгу 📗 "Год без лета (СИ) - Чайка Дмитрий"
— Добрые люди! — сказал Та. — Клянусь именем государя, да будет он в целости, жив и здоров, я не знаю, почему не дана вам пайка. Я пошлю к начальникам хранилищ. Сегодня будет выдана часть. Идите в дом ваш — завтра получите полностью.
Он не дал им сказать ни слова. Он не дал разгореться спорам, из которых всегда проистекает бунт. Но он знает точно, что если они не получат положенного, то бунт случится непременно.
— Некогем, — повернулся чати к писцу, который почтительно рассматривал сиятельный пупок, не смея поднять глаз. — Выдай этим людям все, что положено.
— Но, господин, — промямлил насмерть перепуганный писец. — Нам негде взять столько зерна! Да и масла у нас тоже нет. Царские хранилища почти пусты.
— В храмовых амбарах возьми! — бросил чати, которому больше всего на свете хотелось сейчас нырнуть на морское дно и просидеть там до конца времен.
— Но, господин… — с ужасом посмотрел на него писец. — Нельзя! Это же святотатство!
— Я знаю, — спокойно кивнул чати и вернулся в дом. — Выполняй, Некогем! И пока не исполнишь, не показывайся мне на глаза(3). Если нужно, возьми воинов. Если я еще раз увижу здесь этих людей, или если они взбунтуются, ты пойдешь работать в поле. Почему ты еще здесь?
1 В правление фараона Рамсеса III, в 1159 году до н.э. произошла первая известная в истории забастовка — протест строителей и художников гробниц из посёлка, современное название которого Дейр-эль-Медина. Он располагается недалеко от Фив. События были описаны писцом Аменнахтом. Дата спорная, так как спорна дата начала правления фараона, от которой ведется отсчет. Но голод в Египте совершенно точно совпадает по времени с извержением вулкана Гекла 3, с чудовищным разгромом Вавилона эламитами и с вторжением фрако-иллирийских племен, в результате которых были разрушены Микены. Все это произошло в начале 1150-х годов до н.э.
2 Текст приведен по документу, который известен, как Туринский папирус 1880. Цитаты из него выделены курсивом.
3 Чати Та именно так и вышел из положения. Зерно он взял из храмовых запасов, что по тем временам было просто из ряда вон.
Глава 2
В то же самое время. Гибралтар. Иберия.
Непривычно ранние морозы ударили даже здесь, на юге полуострова, когда их никто не ждал. Феано поддела под пальто толстый, вязанный из овечьей шерсти свитер, и вышла на улицу. Тусклое небо, сквозь которое едва-едва пробивались солнечные лучи, давило на макушку, словно наковальня. Сырая, моросящая хмарь ненадолго отступила, а на ее место пришел настоящий холод, небывалый здесь. Лужи затянуло острыми пластинами льда, режущими в кровь ноги непривычных к такому людей. Большая часть живущих здесь обуви в жизни не носила. А теперь вот, когда идут под нож ослабевшие от бескормицы козы, они шьют из их шкур поршни. Только такая вот незамысловатая обувка мехом внутрь да обмотки из тряпок спасают от обморожений. Двое стариков померло недавно. Сначала почернели пальцы, потом стопы, а потом они за несколько дней сгорели от накатившего жара. Не было у них сил бороться, они едва ходили, качаясь от голода.
— Великая Мать, помоги нам! — Феано встала у горящей чаши жертвенника, кощунственно протянув к нему зябнущие ладони. Она бросила в огонь горсть чечевицы и прошептала. — Прости за скудные жертвы, я тебе потом много дам. Нет у нас сейчас, богиня. Того и гляди детей хоронить начнем.
Богиня молчала, да и непривычный для этого времени сумрак никуда не ушел. Тяжко смотреть на небо, всегда такое приветливое в Иберии. Сейчас даже днем стоит полутьма, как будто не полдень, а рассветное утро, не до конца отпустившее ночь. И уже который месяц так.
Феано вернулась в дом, пытаясь хоть чем-то занять мятущийся ум. Она видеть не могла молящие глаза людей, ждущих от нее чуда. Она звала Великую мать, но Богиня оставалась глуха. Зерно дало урожай втрое меньше от привычного. Уродились кое-как бобы и горох, но ни оливы, ни инжира в этом году не было совсем. А потом с севера поперли люди. Те самые, что сжигают своих покойников, а пепел в глиняных урнах закапывают в землю. Тимофей из походов не вылезал, а потом плюнул и решил вместе со старшим сыном зазимовать в Картахене, в самой северной точке своих владений. Сухое место, пустынное, но богатое серебром и свинцом. А столичный Гибралтар он оставил на нее.
— Сорок, сорок один, сорок два… — Феано, когда нервничала, шла в кладовую и брала какой-нибудь ларец с серебром. Пересчет крупных, с бычий глаз тетрадрахм действовал на нее успокаивающе. Здесь, в Иберии, такая монета без надобности, только для заезжих купцов она. Здешним людям и медный халк в радость, но сейчас и он не нужен. Горшок проса — вот настоящая ценность, потому что в этом году и просо не уродилось, уж слишком оно тепло любит.
— Пятьдесят семь… Интересно, какая эта египтянка на лицо? — пробурчала Феано. — Как Анхера жена или страшная?
Это она крутила в пальцах монету, отчеканенную в Энгоми пару лет назад. Наследник Ил женился на египетской царевне. Вот они, на обратной стороне выбиты. Жених в доспехе и шлеме, а невеста — в какой-то высокой шапке и широком ожерелье, закрывающем плечи.
Феано вытащила из общей кучи еще одну монету, отчеканенную в честь свадьбы, и положила рядом. Такие начали попадать к ней в руки этим летом, и с тех пор царица часто рассматривает их, вспоминая прошлую жизнь.
— Вот и наша малышка Клео замуж вышла, — грустно сказала она, разглядывая выбитую в серебре чету. — А ведь совсем кроха была. Сколько ей? Почти пятнадцать. Однако! Засиделась девка, не спешил государь с замужеством.
— О! Юбилейная попалась! Десять лет от основания Храма! — обрадовалась она. Феано любила разглядывать картинки на драхмах. Монетный двор Энгоми был богат на выдумки, увековечивая каждое более-менее значимое событие в серебре.
— Первые Истмийские игры! — покрутила она блестящий кружок с выбитой на ней квадригой. — Вот бы в Энгоми попасть! Эх! Столько люди всего рассказывают! Может, бросить все и махнуть туда, когда солнышко снова вернется? А и махну! Купцы говорят, царицы на праздник Великого Солнца табунами съезжаются. И все больше на базар. На базар! Одни мы с Пенелопой в захолустье нашем сидим, как дуры последние, и горшки с серебром пересчитываем. А на кой-оно нужно, серебро это, если на сердце тоска!
Она продолжила считать монеты, пока не дошла до цифры четыреста три, и тогда закрыла крышку. Обычно ей хватало одного ларца, чтобы успокоиться. Но сегодня тоскливая злоба уходить не хотела. Феано была черней тучи.
— Эрато! Кимато! — позвала она дочерей, а когда в двери показались две прелестные шкодливые мордашки, недовольно сказала. — Опять переоделись и волосы переплели? Заняться нечем? Идите ткать, непутевые! А то замуж никто не возьмет.
— Тебя же взяли, — резонно возразили дочери, похожие друг на друга, как две фасолины, и спрятались за дверью. Оттуда послушалось.
— Я тебе говорила, она заметит!
— Ну, говорила! Скучно же! Пойдем в карты играть.
— А ткать?
— Да ну его! Потом!
Двух семилетних царевен не различал никто, кроме матери, даже родной отец и старший брат. Чтобы не запутаться, Эрато велели заплетать одну косу, а Кимато две. Иногда они шалили и меняли прически, путая родных и слуг. Только с матерью такого не получалась. Она сердцем чуяла подвох и за такое сгоряча могла даже по хребту огреть.
— Минна! — крикнула Феано. — Обедать неси!
— Слушаюсь, госпожа! — немолодая уже рабыня собачьи преданно уставилась на нее, торопливо поклонилась и побежала на кухню, резво переставляя замотанные тряпками ноги. Хоть и топили во дворце, но только в спальнях, а потому босым ногам было ой как холодно на каменных плитах.
Феано вздохнула. Штат слуг по нынешним голодным временам был великоват. Выгнать бы кого-нибудь, но как только она решила дать свободу нескольким из своих рабов, те повалились в ноги и завыли так, что у нее сердце сжалось. Плюнула тогда и оставила всех. Зато с тех пор слуги на лету ловили желания своей госпожи. Пару раз такое случалось, что она только пить захотела, а ей уже кубок вина подают, да еще и пополам водой разбавленный, прямо как она любит. Никто на улицу не хочет. Это же верная смерть по нынешним временам.
