Читать книгу 📗 "Год без лета (СИ) - Чайка Дмитрий"

1 Здесь приведен реальный текст с посвятительной стелы царя Элама Шилхак-Иншушинака, второго сына Шутрук-Наххунте I.

Глава 23

В то же самое время.

Несколько благословенных, сытых лет позволили Феано и Тимофею потратиться на некоторые излишества. Так на вершине высокого холма появился небольшой храм в шестью колоннами по фасаду. Его сложили мастера из Энгоми. Феано хотела еще и статую богини заказать, но тут небо затянуло серой мглой, и внезапно всем стало не до того. Она только велела вытесать чашу нового жертвенника, намного больше и роскошнее, чем раньше, и на этом остановилась.

Сегодня праздник. Феано плавно водила руками, стоя у порога храма Великой Матери. Две юные царевны, сохранявшие необыкновенную торжественность, с поклонами подносили блюда, на которых лежали жертвы, и Феано бросала в пылающий огонь то горсть бобов, то кусок рыбы, то дичину. Тимофей предлагал вместо еды парочку рабов прирезать, но она после некоторого раздумья эту мысль отвергла. Пленники — жертва слишком дешевая, да и из Энгоми пришло разъяснение с правильным набором ритуалов, которыми должно Великую Мать славить. Там было особое указание про то, какие жертвы богине угодны, а какие нет. Феано к таким вещам относилась крайне серьезно. Да и вообще, пленных в жертву богам только дикари с Сикании приносят, да ливийцы кое-где. Эта мода понемногу отмирает.

— Уф! — подумала она, раз за разом повторяя привычные действия. — Хорошо, что статую не заказала. Вот бы ошиблась! Это ж какие деньжищи!

В письме написали, что все новые изваяния должны быть по единому канону изготовлены. Великая Мать с младенцем Сераписом на руках. Символ любви, материнства, плодородия и бесконечного обновления жизни. У египтян есть похожие статуи, только у них Исида с младенцем Гором.

Феано подняла взгляд к небу и внезапно осознала, что солнце вот-вот покажет людям свой лик. Так уже случается иногда. Вот и сегодня оно на какое-то время пробьется через надоевшую серую хмарь, истончившуюся до предела. Люди стали замечать, что как будто понемногу светлее становится. Вот и трава в этом году зеленее, и листва после дождей не опадает и не покрывается ржавыми пятнами. Феано спешно сунула руку за пояс, где у нее лежал крошечный мешочек с волшебным зельем, которое ей привезли по великому блату от самого царя царей. Она еще раз посмотрела на небо и, убедившись, что догадка ее верна и что солнце вот-вот выглянет, обернулась к людям и прокричала.

— Возрадуйтесь, почитающие Богиню! Она сейчас на короткое время явит вам милость свою!

Феано подошла к жертвеннику, бросила туда мешочек и спешно отошла на несколько шагов назад, потянув за собой обеих дочерей. Вспышка пламени и яркий луч света, ударивший с небес в храм, случились почти одновременно. Общий вздох разнесся у подножия холма, где собрались сотни людей. Они увидели чудо и заорали в голос, запрыгали и начали обниматься, не разбирая, с кем именно они обнимаются. Люди плакали, не веря своему счастью. Они и не знали, что для этого нужно всего лишь увидеть солнце.

— Так что, Эрато, — шепнула одна царевна другой. — Мамка наша и правда богиня, как люди говорят?

— Не знаю, — шепнула в ответ сестра. — Ты видела, как она что-то в огонь бросила?

— Не видела, — подняла брови Кимато. — Она что-то бросила? Я это хочу. Пошарим у нее в сундуках?

— Пошарим, — радостно оскалилась Эрато. — Только вот, если она заметит, уши оборвет. Или хворостиной отлупит. А у нас еще с прошлого раза задница не зажила. Но мы осторожней будем. Как снова ее вопли в спальне услышим, значит, час у нас точно есть.

— Заметано!

Царевна протянула сестре раскрытую ладонь, и та хлопнула по ней в знак согласия. Солнце снова спряталось за тучами, но беснующийся народ было уже не унять. Люди всей душой поверили в чудо и в ту, кто им его явил.

* * *

Одиссей сидел на берегу океана и мечтательно улыбался. Луч солнца ласково коснулся его лица, отчего сердце царя забилось часто-часто, как у пойманного воробья. Он достал из кошеля на поясе медный халк с собственной физиономией — весьма коряво отчеканенной, кстати, — и начал подбрасывать увесистую монету, отправляя ее в полет щелчком большого пальца. Халк несколько раз переворачивался, и Одиссей ловил его, хлопнув ладонями. Царь отрывал одну ладонь от другой и смотрел, что выпало в этот раз. В этот раз выпал корабль, символ Тартесса. Что же, решение принято.

Кадис понемногу разрастался. Одиссей давно уже перебрался с острова на материк, к необыкновенному восторгу Пенелопы, уставшей жить на крошечном клочке земли, продуваемом всеми ветрами. И этот его дворец был куда лучше, чем тот, что он оставил на Итаке. Уж свиньи с козами здесь точно под ногами не путались. Их, по обычаю, пришедшему с Кипра, теперь держат вдали от царского жилья. Оказывается, и так тоже можно было.

Подножие высокого холма, на который взобрался дворец, понемногу обрастало пригородами. Кузнецы, кожевники, гончары, углежоги, красильщики и прочий ремесленный люд тянулись к порту и к защите на время набегов. Кадис — это все еще большая деревня, где дома горожан стоят, как боги на душу положат, без малейшего порядка. Тут и там около домов растут оливы и инжир, а голозадые мальчишки пасут коз, перекрикиваясь с такими же сорванцами.

— Жена! — гаркнул Одиссей, распахнув двери дворца. — Я в море ухожу!

— Когда? — спокойно спросила Пенелопа, отложив челнок в сторону.

— А вот прямо сейчас! — сказал Одиссей неожиданно сам для себя. — Чего тянуть-то!

— А и плыви, господин мой, — с облегчением произнесла Пенелопа. — Последние пару лет тяжко мне. Как ни проснусь, а ты дома и дома. У меня тут полный порядок в делах, а ты только суету наводишь. Я уж как-то привыкла радоваться, когда ты из какого-нибудь похода возвращаешься. А столько радости, как сейчас, мне и не вынести. Уж слишком ее много.

— Распорядись тогда по припасам, — сказал Одиссей, зная, что у его жены муха не пролетит.

— Распоряжусь, — кивнула Пенелопа. — А куда пойдешь в этот раз? В Британию, как думал?

— На юг поплыву, — сказал Одиссей, который в выбор медной монеты верил свято. — Туда, где золото и драгоценное дерево. Надоело на берегу сидеть, просто сил никаких нет. В море хочу. А на хозяйстве Телемах останется. Пусть привыкает, ему же царем быть.

— Собирай мужей, — Пенелопа снова вернулась к своему узору. — Я все приготовлю к отплытию. Иди, господин мой, куда задумал. А я грустить буду и тебя ждать. Мне так привычнее.

Одиссей стрелой выскочил из душного каменного мешка и вдохнул соленый воздух полной грудью. Еще несколько дней, и он покинет это постылое место. Это ли не настоящее счастье…

* * *

Мир, измученный постоянной полутьмой, голодом и войной, понемногу оживал. Я люблю смотреть на Энгоми с высоты акрополя. Если раньше город напоминал скучное, серое пятно, то теперь он понемногу начинает сиять привычными красками. Люди заново белят дома, а те, что побогаче, красят их в синий или охряной цвет. Ввоз красок из Египта побил все мыслимые и немыслимые рекорды. Здесь снова хотят жить. Только что закончились праздники на ипподроме. Народ беснуется и болеет за своих, как раньше.

— Государь, царица родила, — слышу я сзади голос Кассандры.

— Только не говори, что у меня опять дочь, — фыркнул я.

— Она самая, — прыснула в кулак Кассандра. — Я уже устала свою сестру утешать. Ты не ходи к ней пока, плачет она.

— Ну и зря, — сказал я, разглядывая белые барашки парусов, снова потянувшихся в мой порт. — Я люблю своих дочерей.

— Да, — сказала Кассандра помолчав. — Никто не может эту загадку разгадать. Что тебе в них? Нас всех, вместе взятых, отец ценил не дороже отары овец.

— Лаодика, — сказал я. — Пусть ее назовут Лаодика. В честь твоей сестры. Кстати, новости из Египта есть?