Читать книгу 📗 "Сотник (СИ) - Вязовский Алексей"

Аул, кишлак — как хочешь назови это горное селение — мог бы поспорить по части маскировки с рекомендациями по устройству лагеря для сил специального назначения. В этом мире еще не изобрели вертолетов, но эти худощавые парни с лицами деревенщины могли бы читать курсы об устройстве полевых укрытий в моей алма-матер, в Краснознаменном институте имени Андропова.

— Впечатлен вашим селением, малик-ходжа, — без тени неискренности признался я, поедая мелкие афганские шашлычки и теплую пшеничную лепешку.

— Мы ждали тебя, барс-юзбаши, твой отряд, — удивил меня Азмуддин. — Проезжал по тропе один кундузец, плохо о вас говорил. Но я вижу, что ты берешь пищу только правой рукой, и еще тьму мелочей замечаю — ты не чужак в наших горах.

— Полагаю, имя этого человека Медраим-Ага?

— Ты прав, чужеземец. Это был именно он. Много золота обещал, кричал, что придут кафиры. И вот я вижу человека, знакомого с нашими обычаями. Как мне понять эту головоломку?

В «дворце»-хижине главбандоса, сложенной из здоровенных камней, было нестерпимо жарко. Призванные хранить прохладу массивные камни отступили перед летним зноем, и теперь скорее нас изнуряли, чем защищали. Но я мужественно терпел, заметив, что и ходжа чувствовал себя не в своей тарелке — идеальное время, чтобы настоять на своем.

Я честно рассказал малику о том, что не поклоняюсь Аллаху — с этим человеком нельзя было играть, он заслуживал полной откровенности. Поведал и о роли Медраим-Аги, о том, на кого он работал. И о грозящим беззаботной жизни горцев приходе армии атамана Платова. О нежелании казаков принести им вред, так и жителям равнин, примыкающим к Кабулу. И о конечной цели похода.

— Когда Чингисхан хотел перейти наши горы, он не стал с нами договариваться. Думал, что нет ему равных. Его армию гизарейцы пропустили, но он оставил свой обоз на северных склонах, вот этим добром наши предки и поживились, — рассмеялся Азмуддин-ходжа.

— Я ни секунды не сомневаюсь, почтенный ходжа, в способности горцев крепко насолить любым пришельцам в своих горах. Но зачем? Между афганцами и урусами нет пролитой крови. Ак-Падишах далекого Севера равно заботится как о христианах, так и о мусульманах. Татары давно приняли его подданство и нисколько об этом не жалеют — никакого ущерба вашей вере нет. Киргиз-кайсаки стали его вассалами. Ты мог увидеть в моем отряде двух мусульман, Мусу и Есентимира — они оба с рождения молятся Аллаху. Шамхал Тарковский принял покровительство русских почти сто лет назад. Да что там говорить — сам Хивинский хан недавно принес присягу на верность. И что еще важнее, мы идем с целью наказать инглезов в Индии за те несправедливости, кои они творят с правоверными.

Откровенно говоря, нарисованную мной картину доблестного и справедливого правления русских императоров сильно портил тот факт, что буквально не так давно урусы в очередной раз крепко наваляли хранителю истиной веры — турецкому султану. Но горцы Саланга были прагматиками, а не догматиками. Глаза малика сверкнули, он издал короткий смешок.

— Не рассказывай мне сказки. Вы идете за золотом и алмазами! Хотя проучить поедателей кабанов было бы неплохо.

Я поддержал смех ходжи.

— От твоей проницательности, Азмуддин-ходжа, никому не укрыться. Конечно, богатства Индии нас манят. И вы можете попытать вместе с нами удачу, присоединившись к нашему походу.

Малик тут же стал серьезным, изгнав из глаз улыбку.

— Это очень серьезное предложение, барс, чтобы сразу на него отвечать. Мне нужно собрать других старейшин и все с ними обсудить.

— Решайте, время у вас есть. Я оставлю тебе письмо, ходжа, его нужно передать в руки нашему атаману. В этом письме укажу, что с вами нужно рассчитаться как с друзьями. И не отмахиваться от вашей помощи, если надумаете пойти с нами.

— Если все будет так, как ты говоришь, мы не только пропустим вас, но и укажем разные дороги. Та, которую ты выбрал, не самая удобная, и большая армия будет долго через нее протискиваться. Вы шли тропой через Красный и Черный перевалы — Кизыл-Котель и Кара-Котель. Есть хорошая дорога на Мур-и-Мар, выходящая на обычную караванную тропу у Гейбека, и через ущелье Юсуф-дере, сливающаяся с той же дорогой, минуя перевал Кара-Котель. Этот короткий путь используют верховые гонцы без грузов, и открыт он только тогда, когда не тает снег.

Я удовлетворенно кивнул: нисколечко не сомневался в знаниях горцев, и перетянуть их на свою сторону — это дорогого стоит. Советской армии не удалось, и за это пришлось заплатить чудовищную цену. Теперь же у меня появилась надежда, что на перевалах Гиндукуша сохранится добрая память о русских. Кто знает, быть может, в будущем она спасет немало жизней простых Иванов и Петров, шурави, одетых в хаки.

— Почему ты сказал, ходжа, — спросил я, слегка покривив душой, когда мы миновали самый трудный участок нашей беседы, — что караванов стало мало? Я бы сказал, что они совершенно исчезли. Мы не встретили ни одного, чему я был крайне удивлен.

Азмуддин недоверчиво на меня посмотрел.

— Ты не знаешь?

— Я что-то упустил из виду?

Мне казалось, что причиной прекращения караванной торговли являлось наше нашествие на Хиву и Бухару, но проблема была в ином и куда более весомой для моих дальнейших планов.

— Да, ты не учел кое-что, — ходжа не упустил случая немного надо мной поиздеваться. — Ты сказал, что едешь в Кабул договариваться с шахом. Хотелось бы понять, с каким?

— Вот тут не понял! — растерялся я.

— Мы высоко в горах сидим, но это не значит, что новости до нас не доходят. Дурраниды переживают не лучшие дни (1). Прежнего шаха, Земана, схватили люди его брата Махмуда, ослепили и бросили в темницу. Махмуд хотел стать шахом, но вмешался еще один брат — Шуджа-уль-Мульк. Вот они и не могут трон поделить, каждый в свою сторону тянет.

— А причем тут караваны? — расстроенно спросил я, уже догадываясь, насколько усложнилась моя задача.

— Пуштуны между собой передрались. Одни роды за Махмуда, другие — за Шуджу. Сам понимаешь: когда брат на брата, тут не до торговли. В начале июля не пришел даже традиционный караван логанийцев. Эти разжиревшие на торговле афганцы-скотоводы, живущие между Индом и Газни, ежегодно везут хлопчатую бумагу, сахар и индиго, а обратно — аргамаков. Меняют траву на золото — так они говорят.

Я почесал в затылке — мы, весь мой отряд, включая Рерберга, побрились наголо еще на правом берегу Аму-Дарьи, и голова продолжала отчаянно колоться, но не в этом была причина. Меня поразили не знания Азмуддина-ходжи о номенклатуре товаров торгового транзита, нет — это, как раз, было понятно: разбойники, оседлавшие караванные тропы, разбирались в азиатской торговле не хуже купцов. Другое, как раскаленный шип, впилось в голову. Моя миссия с самого начала не обещала превратиться в легкую прогулку, а теперь и вовсе выглядела чем-то запредельным. Вляпаться в афганскую гражданскую войну — ох-хо-хонюшки-хо-хо! А еще я понял, что легенда о посольстве может больше не сработать. Проклятый ага…

* * *

Мой отряд достиг границ шахской столицы через 32 дня после выхода из Бухары, выиграв у караванов целую неделю и вызвав своим появлением небольшое волнение. По моим прикидкам, Платов должен был уже приближаться к Аму-Дарье, но афганцы об этом пока не ведали. О нем, даже как об экзистенциальной угрозе, пока не подозревали — всех, кто жил южнее отрогов Гиндукуша, слишком занимали внутренние проблемы. Бронзоволикие черноволосые жители Кабула с большим интересом наблюдали с городских стен из жженого кирпича необычное явление суровых воинов в черкесках и папахах, гадая, кто перед ними — фириджисы или правоверные (2). Зато таможенникам при воротах в город, к которым мы попали в цепкие лапы, было на это наплевать. Они потрошили наш багаж с той же ожесточенностью, что и их коллеги в СССР, вооруженных не Кораном, но знанием марксизма-ленинизма. Посольство? Кавказ? Да наплевать! Нам поручено собрать мзду в пользу шаха — и точка! Нет шаха? А какая разница? Налоги столь же неотвратимы, как смерть или муки в посмертии, ожидающие тех, кто нарушает законы Аллаха, и особенно тех, кто вешает лапшу на уши честным мытарям. Правда, афганцы, в отличие от «советиков» в будущем, искали не порножурналы и лишнюю пару колготок, а товары на продажу. За них полагалось заплатить одну десятую их стоимости, а на транзит действовал щадящий двухпроцентный налог.