Читать книгу 📗 "Запрещенные слова. Том первый (СИ) - Субботина Айя"
Я вижу имя.
Вижу буквы.
Но мозг отказывается их принимать. Этого не может быть. Это же полный абсурд. Опечатка. Взгляд цепляется за фамилию, и мир сужается до этих трех слов. Все остальное — гул в ушах, размытые силуэты мебели, серое море за окном — перестает существовать.
Григорьеву Юлию Николаевну.
Нет.
Нет, господи
Я мотаю головой, пытаясь стряхнуть наваждение. Перечитываю строчку еще раз. И еще. Буквы пляшут перед глазами, сливаясь в одно сплошное, уродливое пятно.
Григорьеву. Юлию. Николаевну.
— Майя? — голос Амины доносится как будто издалека, сквозь толщу воды. — Майя, ты в порядке?
Я поднимаю на нее взгляд, но место обеспокоенного лица Амины вижу только насмешливое, торжествующее лицо Юли. И ее полную яда и триумфа улыбку.
— Когда? — сил хватает только на шепот. Или, может, я просто боюсь открыть рот сильнее, чтобы не закричать.
— Только что, — Амина подсаживается ближе, на ее лице такое же выражение беспомощности и полного непонимания, как и на моем. — Приказ пришел пять минут назад. Он все сделал за нашими спинами, Майя. Я даже проект приказа не видела, клянусь!
У меня нет повода ей не верить.
Тем более, что обо всем этом я тоже узнаю впервые, хотя подобные вещи должны напрямую проходить через меня!
Я растираю пальцами веки, пытаюсь сосредоточиться, чтобы прочитать приказ еще раз. Шансов, что я что-то не так поняла практически никаких — его видела Амина, и она явно поняла его ровно так же, как и я. Но я все равно пытаюсь.
Пробегаю взглядом по строчкам, теперь уже более вдумчиво, пытаясь выключить эмоции и полагаться только на зрение и здравый смысл. Это ведь не может быть правдой. Но даже после двух прочтений, смысл приказа не меняется. Точнее — теперь я до конца понимаю всю его «глубокую» суть. Резника создал эту группу как специальное подразделение, подчинил ее напрямую себе. Это исключительные полномочия, но как у гендиректора, они у него есть. Скорее всего, он, конечно, поставил собственников в известность. И получил их одобрение — он же так филигранно умеет пускать пыль в глаза. Таким образом Резник получил структуру, в которую может назначать кого угодно, и для одобрения каждой кандидатуры ему не нужно ничего согласовывать, например, со мной.
А теперь он просто ставит меня перед фактом.
И заставляет расписаться в собственном бессилии. Моя подпись под этим приказом — это просто формальность. Но для него выглядит как акт моей полной капитуляции.
Я откидываюсь на спинку кресла. Шок понемногу сходит, но на его месте нет ни злости, ни обиды. Только всепоглощающее чувство бессилия. Когда он провернул все это за моей спиной? Почему я не заметила? Ведь должна же была? А потом вспоминаю последние две недели, слившиеся для меня в один сплошной бесконечный кошмарный сон. Все мои силы уходили только на то, чтобы вытащить семью из созданных Лилей проблем и подготовку к конференции. А Резник, конечно, прекрасно это знал — я же сама ему позвонила и фактически расписалась в том, что в моей жизни максимально черная полоса и мне будет, мягко говоря, не до того, чтобы искать подвох в каждом его слове.
Нужно признать — он нашел изящный и жестокий способ меня унизить. Не уволить, не подставить — для этого у него недостаточно полномочий, для этого пришлось бы вызывать меня на «ковер» к собственникам. А меня, как бы он не старался, увольнять просто не за что.
Я еще раз перечитываю фамилию — Григорьева. Ноль шансов, что это какая-то ее полная однофамилица. Пытаюсь вспомнить, что он может знать о нашей «маленькой войне». Закрываю глаза. Делаю глубокий вдох. Знает он достаточно. Сначала я слишком бурно отреагировала на ее возможную кандидатуру на замену Амине, потом пару раз упоминала какие-то детали, уже когда мы были в отношениях.
Господи. В отношениях. Меня подташнивает от одной мысли о том, что всего каких-нибудь несколько недель назад я разрешала этом ублюдку себя трогать, ложилась с ним в постель. Во рту от этого такое гадкое послевкусие, что я изо всех сил начинаю елозить во рту. Амина тут же заботливо протягивает жвачку, которую как будто заранее держала наготове.
— Майя… что мне делать? — очень-очень осторожно спрашивает она.
Мне хочется заморозить время и отложить этот вопрос на самую дальнюю полку. Желательно вообще до конца жизни. Потому что это — еще один крест в крышку гроба.
Структура, которую создал Резник, будет напрямую организовывать взаимодействие с госчиновниками. Фактически, он отдает в руки Юли весь мой труд. Все мои бессонные ночи. Все мои усилия. Она будет пожинать плоды моего труда, улыбаясь своей фальшивой, глянцевой улыбкой. А мне, согласно этого приказа, следует немедленно передать «Григорьевой Ю. Н.» Все наработки, документы, вручить ей уже готовую конфетку и смотреть, ка кона собирает сливки, пальцем об палец для этого не ударив — буквально! Я должна просто обеспечить «полную поддержку». Превратиться в терпилу, обслуживающую Юлин триумф.
— Май, хочешь, я просто… все удалю? — шепчет Амина. Она прекрасно все понимает. — К черту его!
Я с трудом выдавливаю из себя улыбку.
Моя верная Амина, предлагает то, за что готова поплатиться собственным увольнением.
— Нет, — я мотаю головой. — Все равно где-то на сервере… Амина, не вздумай. Я без тебя все это не вывезу.
И это же действительно самое важное для NEXOR событие. Даже если каким-то образом вся моя работа исчезнет и Юле придется делать все с нуля — виноватой буду я. А «выгребать» будет вся кампания, потому что эти контракты и подряды, буквально, наша главная цель на ближайшие годы. Нет смысла запускать электрокары в серийное производство и делать ставку на экологию, если эти машины буквально негде и нечем будет обслуживать.
Внутри что-то ломается. С хрустом, с болью.
Гранитная стена, которую я так старательно выстраивала, дает трещину. И из этой трещины начинает сочиться ярость. Настолько горячая, что сжигает на хрен остатки моего благоразумия.
Я вскакиваю с кресла так резко, что оно с грохотом откатывается назад и ударяется о стену. Хватаю сраную бумажку.
— Майя, куда ты?! — кричит мне вслед Амина.
Но я ее уже не слышу.
Я иду к нему. К Резнику. Еще не знаю, что ему скажу. Но знаю, что молча глотать я это дерьмо точно не буду. И молча расписываться в этом унижении — тоже.
Я не помню, как дохожу до его кабинета. Ноги двигаются сами по себе, несут меня по длинному, гулкому коридору, который внезапно кажется бесконечным, как туннель в плохом сне. Мимо проплывают лица коллег, стеклянные стены переговорных, офисные растения в кадках. Все это — как в тумане, размытый, неважный фон для бури, которая вызревает у меня внутри. Ярость больше не обжигает — она превратилась в холодный, твердый стержень где-то в районе солнечного сплетения. Он дает иллюзию силы.
Секретарша Резника, молоденькая девушка с вечно испуганными глазами, увидев меня, вскакивает со своего места. Ее рот открывается, она пытается что-то сказать, преградить мне путь.
— Майя Валентиновна, к Владимиру Эдуардовичу сейчас нельзя, у него…
Я просто отмахиваюсь от нее, как от назойливой мухи, даже не замедляя шаг. Мой взгляд прикован к тяжелой дубовой двери его кабинета. Я толкаю ее с такой силой, что она с грохотом ударяется о стену, и звук эхом разносится по приемной.
Он сидит за своим огромным, похожим на аэродром столом. Идеально прямой, в безупречном костюме, с выражением полного спокойствия на лице. Он меня ждал. Я это знаю. Вижу по тому, как он даже не вздрагивает от моего вторжения, как медленно поднимает на меня взгляд, в котором нет ничего, кроме холодного, отстраненного любопытства. Как у энтомолога, разглядывающего под микроскопом редкое насекомое, пришпиленное булавкой к бархату.
— Майя Валентиновна, — голос ровный, почти бархатный, и от этого контраста с моим внутренним ураганом становится еще хуже. — Вы, кажется, не записывались на прием. Какой приятный сюрприз.
— Что это значит? — Я бросаю мерзкую писульку на полированную поверхность стола.
