Читать книгу 📗 "Запрещенные слова. Том первый (СИ) - Субботина Айя"

— Прости, но не все из нас обладают способностью прятаться от прошлого за пирсингом и татуировками… — произносит мой рот — не моя голова и точно не мое сердце.

Черт. Господи боже!

Я замолкаю, тяжело дыша. Слова уже сказаны — жестокие и несправедливые.

— Прости, я знаю, что ты — Форвард, — говорю вдогонку. Это уже как будто бессмысленно, но мой рот как будто живет своей жизнью.

Лицо Славы меняет. Порывистость растворятся совсем без следа, уступая место чему-то другому. Чему-то холодному, темному и совершенно мне незнакомому.

Он смотрит на меня так долго, что, кажется, проходит несколько вечностей. А потом тихо, почти беззвучно, говорит:

— Ты копалась в моем прошлом.

Это не вопрос. Это констатация факта.

— Я… я не хотела, — лепечу я, чувствуя, как ледяной холод сковывает губы. — Слава, я просто… случайно…

— Ты просто сунула свой любопытный нос туда, куда тебя не просили. — Его голос резкий, категоричный, как удар хлыста. — Решила, что раз увидела верхушку айсберга, то все знаешь и имеешь право устраивать мне судилище, Би?

На этот раз его «Би» звучит как ругательство.

И взгляд снова такой же, как в тот вечер — когда он оставил меня одну, когда смотрел на меня сверху вниз так, будто все обо мне знает.

— Один-один, — снова «выстреливает» мой рот.

Он подходит ко мне вплотную. Его глаза — два куска льда.

— Ты ни черта обо мне не знаешь, Майя, — выплевывает мне в лицо. — Ты не знаешь абсолютно, блядь, ничего. Ты видишь только то, что хочешь видеть. Картинку. Фасад. Ты понятия не имеешь, что значит по-настоящему бороться и каждый день вставать с кровати, когда хочется просто сдохнуть. И собирать себя по кускам, когда от тебя нихуя не осталось.

Он замолкает, делает глубокий, рваный вдох.

Я пытаюсь вставить слово, что-то сказать, извиниться, объяснить, но Слава снова рубит с плеча.

— Зачем говорить, что простила, Би, если не простила? — Вопрос риторический — это ясно без уточнений.

Он разворачивается, идет к своей машине.

— Слава, подожди! — кричу ему вслед, хотя понятия не имею, что делать, если он действительно остановится.

И замираю как вкопанная, с абсолютно деревянными губами, потому что он действительно поворачивается.

— Знаешь, что самое смешное? — говорит он, глядя куда-то в темноту — не на меня. — Я правда поверил, что ты… простила.

Он садится в джип.

Мотор ревет, ослепительные фары режут темноту.

Машина срывается с места, оставляя за собой облако выхлопных газов и меня.

Одну.

Посреди пустой, холодной парковки.

Совершенно раздавленную.

Глава тридцать шестая

Утро пятницы встречает меня оглушительной, звенящей тишиной в собственной квартире. Я стою перед ростовым зеркалом в гардеробной, и женщина в отражении смотрит на меня с холодным, отстраненным любопытством. Она мне почти незнакома.

Сегодня я позволю себе быть красивой. Не просто деловой, не стильной, а именно красивой. Утонченной, хрупкой, почти эфемерной. Как будто чем больше хаоса и грязи бушует внутри, тем безупречнее должен быть фасад. Мое оружие, моя броня на сегодня — темно-изумрудное шелковое платье. Оно струится по телу, как вторая кожа, обрисовывая каждый изгиб, но не крича об этом. Длинные рукава, закрытая линия ключиц и дерзкий, почти до середины бедра, разрез сбоку, который обнаруживает себя только при ходьбе. Провокация, замаскированная под элегантность. Мой стиль.

На ногах — тонкие шпильки, которые делают меня выше, острее, но при этом заставляют каждый шаг быть выверенным, осознанным. Никаких «конверсов». Никакой расслабленности. Сегодня я — на войне. А на войну в кедах не ходят.

Я закалываю волосы в низкий, гладкий пучок, оставляя у лица несколько свободных прядей. Макияж — сдержанный, но с акцентом на глаза, подведенные тонкой, почти невидимой стрелкой. Губы тронуты лишь каплей блеска. На запястье — тонкий золотой браслет, в ушах — едва заметные пусеты с бриллиантами.

Я нравлюсь себе в зеркале. Эта женщина — сильная, уверенная, безупречная.

Она — ложь. Идеальная, выверенная до миллиметра ложь.

Пока я застегиваю браслет, мои пальцы на мгновение замирают. Рука сама тянется к телефону, лежащему на туалетном столике. Я открываю нашу переписку со Славой. Последнее сообщение — его. Просроченное на неделю. Просто пожелал мне спокойной ночи. И после этого — тишина. Я не ответила — понятия не имею, почему. Сейчас уже поздно есть себя за это поедом.

Пальцы зависают над клавиатурой.

Набираю: «Мне страшно» — и тут же стираю.

Пишу еще более ужасное: «Я скучаю по Шершню» — и снова удаляю. Это звучит как упрек. Или, скорее, как манипуляция.

«Просто… удачи сегодня».

Перечитываю. Кажется вполне нейтральным. Как будто я приняла все его слова, услышала и все равно хочу сохранять нашу связь. Дружескую, приятельскую, в рамках книжного клуба — сейчас уже вообще плевать. Потому что все это как будто стремительно выскальзывает у меня из рук, и как удержать — понятия не имею.

Я почти нажимаю «отправить», но в последний момент блокирую телефон и бросаю его в сумку.

Хватит.

Хватит этой агонии.

Я не знаю, простила ли. А что если он прав — и нет? И что дальше? Ждать, когда при очередной перепалке я снова упрекну его прошлым?

Я пережила предательство Юли, я пережила мерзость Резника. Переживу и наше… молчание.

Конференц-зал отеля «Гранд-Палас» гудит, как растревоженный улей. Сотни людей, вспышки фотокамер, тихий гул голосов, смешивающийся с ненавязчивой лаунж-музыкой. В воздухе пахнет дорогим парфюмом, успехом и большими деньгами. Я иду сквозь эту толпу, чувствуя себя призраком. Люди здороваются, улыбаются, говорят какие-то дежурные комплименты. Я киваю, улыбаюсь в ответ, поддерживаю светскую беседу.

Я — идеальная функция. Безупречный механизм.

У входа в основной зал меня встречает Амина. Она тоже принарядилась в строгое черное платье, но яркий шейный платок добавляет образу изюминку. На меня смотри с восхищением и тревогой.

— Майя, блин, ты просто богическая, — шепчет она, протягивая мне планшет с финальным таймингом. — Как будто сейчас не на конференцию, а на красную дорожку в Каннах.

— Спасибо, Амина, — я благодарно сжимаю ее руку. — Иногда броня должна быть красивой.

Мы проходим в зал, и я сразу фиксирую взгляд на Юле и Резнике.

Они как будто центр этой вселенной. Стоят в окружении министров, депутатов, инвесторов. Он в темно-сером стильном костюме, с выражением вселенской значимости на лице. Юля — рядом, его верная тень и идеальное дополнение. Смеется, что-то щебечет, поправляет ему галстук. Играет свою роль так самозабвенно, что на мгновение я почти верю в эту идиллию.

Они просто идеальная команда хищников, и я — их общая, желанная добыча.

Я заставляю себя не зацикливаться, но взгляд все равно возвращается к ним. Может потому что в эту минуту чувствую, что именно из их тандема исходит самая большая опасность. Мои недели в офисе сочтены — с этим я уже смирилась. Но Юля может попытаться испортить даже этот день. Она достаточно чокнутая и обиженная, чтобы наплевать на высокий протокол и устроить сцену с моим публичным унижением. Ее после этого, конечно, вышвырнут за порог, но вряд ли Юля будет думать о последствиях, еси на кону стоит «справедливое возмездие» за ее уязвленное эго.

— Боже, Майя, — выдыхает Амина мне на ухо, и я прослеживаю направление ее восторженного взгляда. — Ты это… видишь? Он в жизни еще круче, чем по телеку. Какой мужик, ой, мамочки…

Павел Дмитриевич Форвард.

Он стоит чуть в стороне, разговаривая с каким-то седым мужчиной в очках.

Форвард-старший высокий — буквально, такой же как Слава — подтянутый и очень привлекательный несмотря на свои пятьдесят с небольшим. Дорогой костюм, уверенная осанка. Русые волосы с благородной сединой на висках, ухоженная щетина. Он невероятно похож на Славу. Та же линия челюсти, тот же изгиб губ. Только глаза другие. Зеленые. Властные, проницательные, как у хищника.