Читать книгу 📗 "Шипы в сердце. Том первый (СИ) - Субботина Айя"
Я не понимаю, что происходит, все смешивается в один замкнутый круг: Виктория, кольцо, ложь Вадима и его нежность, Гельдман, Дэн, тошнота, отец, мама, кошмары…
Все смешивается в один безумный, удушающий клубок.
Я должна потянуть время.
Я вспоминаю про ноутбук.
Марина-ноготочки: Ну так что, Крисочка, мне уже выезжать?
Я сползаю с кровати. Подхожу к столику. Открываю крышку.
Пароля нет. Конечно. Он же мне доверяет.
На рабочем столе — несколько файлов. Один из них — с именем Дёмина.
Открываю его. Переписка. Цифры. Названия компаний. «Аргос». «PortLink». Я ничего не понимаю. Мне плохо. Снова тошнит, приходится зажать рот ладонью, чтобы не блевануть прямо себе под ноги.
Я не могу это сделать.
Одергиваю пальцы от ноутбука и почти захлопываю крышку… но понимаю, что Гельдман все равно не оставит меня в покое. Он действительно приедет — он понял, что я тяну время и вожу его за нос. И когда он приедет — они с Вадимом столкнутся.
И тогда — все. Безоговорочное, совершенно окончательное, как крышка на гроб со всеми моими надеждами «все».
Трясущимися руками делаю несколько фотографий на свой телефон. Обрывки фраз, названия, суммы. Отправляю Марине-ноготочки: «Вот. Это все, что я смогла найти. Он сейчас вернется».
Ответ приходит минут через десять: «Умница, курочка. Видишь — совсем не сложно»
Я выдыхаю, забираюсь в кровать, скручиваю вокруг себя кокон из одеяла.
Отсрочка. Теперь у меня есть отсрочка.
Я зарываюсь носом в подушку и мгновенно засыпаю, измотанная, опустошенная, но с одной-единственной мыслью — теперь все будет хорошо, я его не отдам, никому, никогда.
Кажется, мне впервые за неделю не снятся кошмары, не снится вообще ничего. Только пустота, в которой нет ничего, вакуум, благословенный полной тишиной. Но когда он начинает медленно заполнятся странным едким запахом, я все-таки просыпаюсь и резко, хлопая сонными глазами, сажусь на кровати.
Пахнет сигаретным дымом.
Комната погружена в полумрак, горит только тусклый ночник.
Вадим сидит в кресле напротив.
С сигаретой в руке. Выглядит так, словно все это время смотрел только на меня.
Я впервые вижу его с сигаретой. И он выглядит… иначе. Хищно. Опасно. Как… человек, которого вижу впервые, хотя он точная копия моего любимого Хентая.
Инстинктивно подтягиваю одеяло к груди.
В его взгляде — ничего. Абсолютно ничего. Ни злости, ни обиды, ни нежности.
Вадим выпускает струйку дыма в мою сторону — медленно, как будто находит особое удовольствие в том, чтобы смотреть на меня через сизое облако.
Хочу спросить, что случилось, но язык намертво прилипает к нёбу — оторвать его теперь можно как будто только по живому.
После очередной затяжки, губы Вадима кривятся в усмешке.
В оскале, если точнее.
— Отличная работа, — слышу родной, но совершенно чужой голос, и сердце с разбега влетает в ребра, превращаясь в мясной фарш. — Умница, Таранова.
Мамочки, боже, господи… Мамочки…
Глава сорок восьмая: Хентай
Немного ранее
— Вадим Александрович, что же вы так… — причитает Ирина Михайловна, снимая повязку с моей ладони, — ой, батюшки, ну как же так…
Я ничего не говорю, потому что боли не чувствую. Единственное, что меня волнует — это чтобы моя ладонь сохранила функциональность. Она мне еще точно понадобиться. Например, чтобы придавить гниду Гельдмана.
Но то, что боли я не чувствую, не означает, что ее совсем нет. Просто она превратилась в фон, белый шум, на который я перестал обращать внимание еще вчера, когда Дэн обработал порез и забинтовал. Смеялся, что вспомнил молодость и навыки оказания быстрой медицинской помощи. Я тоже вспомнил, мы даже посмеялись, вспомнили пару баек, когда думали, что нам обоим уже пиздец и на этот раз точно не выберемся.
Настоящая боль — другая. Она не режет, только вымораживает.
Превращает кровь в венах в ледяную крошку, а сердце — в кусок антрацита.
Я провожу воскресенье, как и планировал. Утром отвожу Стаську за город, на конюшни. Она смеется, когда я подсаживаю ее на пони, и смех моей дочери, который еще вчера был единственным смыслом жизни, сегодня звучит как-то приглушенно, доносится до меня сквозь толщу вязкого, удушающего тумана. Я улыбаюсь в ответ, механически, как хорошо отлаженный андроид. Строю из себя идеального отца, пока внутри медленно и мучительно умирает что-то, чему я так и не успел подобрать правильное название.
Чувствую пиздец какую сильную вину перед дочерью, когда она, что-то понимая, вдруг просит ее снять, тянет руки и крепко-крепко обнимает за шею. Хотя такие приступы нежности с каждым днем случаются с ней все реже и реже. А сейчас… поддаюсь, прижимаю ее к себе изо всех сил, вдыхаю запах и пытаюсь расслабиться.
Но все равно ни хуя не получается, потому что рядом с образом Стаси в моей голове возникает другой.
Кристина.
Моя Барби. Которая оказалась Кристиной Тарановой.
Я закрываю глаза и вижу ее — в Калифорнии, на пляже, с волосами, растрепанными ветром. Смеется, и в ее глазах — солнце. Такая искренняя и настоящая, такая… моя. А потом картинка меняется — и вижу другую. Ту, что стоит рядом с Гельдманом, с заискивающей улыбкой на губах. Ту, что врала мне в лицо, пока я, как последний идиот, впускал ее в свою жизнь.
Какая из них настоящая? Или обе — просто маски, за которыми скрывается совсем незнакомая мне женщина?
Такой резкий диссонанс разрывает меня на части.
Я должен выкорчевать эту привязанность, чтобы начать мыслить трезво и жестко. Должен ампутировать Кристину из своей памяти, из своего сердца, пока не началась гангрена.
Я провожу эту операцию без анестезии, наживую. Вспоминаю ее смех — и тут же представляю, как она смеется с Дэном, дразня его, позволяя лапать себя. Вспоминаю ее стоны в моей постели — и тут же представляю, как она послушно кивает, заглядывая Гельдману в рот, ожидая нового приказа. Возможно, под ним она тоже стонет?
Это… неожиданно больно. Пиздец как больно.
Но все равно помогает. Лед внутри становится крепче.
После обеда я отвожу Стасю домой, передаю ее с рук на руки няне и, прежде чем уехать, долго стою у ее двери, просто слушая, как она увлеченно рассказывает Ирине Михайловне про косулю с перебитой ногой.
Долго верчу телефон в руках, прикидывая, как сделать следующий шаг, но в конце концов решаюсь пойти просто в лобовую атаку.
Набираю номер Виктории.
Мне нужна правда. Последний недостающий фрагмент этого уродливого пазла. Дэн рассказал версию Кристины: мачеха-стерва, вышвырнувшая ее на улицу без гроша, отобрала наследство. Сама же Виктория когда-то пела мне совсем другую песню: о неблагодарной падчерице, сбежавшей к богатому любовнику, как только запахло жареным.
Кто-то из них врет. Или врут обе. И я должен знать правду.
— Виктория, — говорю я, когда она берет трубку. — Есть пара нюансов по поводу твоего нового управляющего. Нужно обсудить детали.
— Вадим? — в ее голосе удивление и плохо скрытая радость. — Конечно. Когда тебе удобно?
— Буду у тебя в Галерее примерно через час.
Я приезжаю без предупреждения о теме разговора. Пусть у нее не будет времени подготовиться. Хочу увидеть первую реакцию, посмотреть ей в лицо, когда она услышит вопрос. Теоретически, хватит и этого, но… я уже ни в чем не уверен. Кристине удалось так мастерски водить меня за нос целых несколько месяцев, что я впервые за тридцать восемь лет засомневался в своей знаменитой «чуйке».
Галерея встречает меня тишиной и запахом масляных красок. Виктория ждет в своем кабинете. Почему-то взгляд сразу падает на яркий мазок помады на губах — она явно готовилась к другому разговору, и это почему-то приятно щекочет мою внутреннюю мразь.
Вика улыбается, предлагает кофе. Я отказываюсь.
— Я не займу много времени, — сажусь в кресло напротив ее стола, но она тут же занимает соседнее, нарочно опираясь на подлокотник так, чтобы быть ближе, хотя это явно не самая удобная поза. — Мы почти финализировали передачу твоих активов. Но есть пара вопросов.
