Читать книгу 📗 "Храни её - Андреа Жан-Батист"
Вплоть до того февральского вечера, когда, возвращаясь в сарай, я увидел в ночи мерцающий красный огонек. Наш сигнал! Я бросился в темноту, притормозил только на перекрестке. В дупле лежал сверток, завернутый в ткань. С колотящимся сердцем я побежал обратно, забрался прямо на чердак и развернул сверток. Там было письмо и книга. Письмо гласило: «Четверг, 11 часов. Но прежде прочитай книгу». На зеленой картонной обложке под словами «Великие художники № 17, Фра Анджелико», издательство «Пьер Лафит и Ко» были изображены апостол и два монаха. Когда я открыл книгу, у меня все поплыло перед глазами. Я до сих пор не знаю, что вызвало такую реакцию: беготня посреди ночи или содержание книги. Я никогда не видел таких красок, такого изящества. Я был молод, самонадеян, я знал, что у меня есть талант. Дайте мне в руки молоток, и я утру нос парням в три раза старше меня. Но этот Фра Анджелико знал что-то, чего не знал я. Я возненавидел его в ту же секунду.
В четверг утром разразилась гроза. Мы работали внутри церкви, осыпаемые брызгами граната, золота и пурпура при каждой вспышке молнии за витражом. Если дождь не кончится, неясно, смогу ли я пойти к Виоле.
Такого варианта мы не предусмотрели. Неужели она придет, невзирая на погоду? Этикет зарождающейся дружбы был мне совершенно незнаком.
К счастью, западный ветер унес тучи. В одиннадцать часов, в кромешной тьме, я стоял у ворот кладбища. Виола появилась через пять минут, выйдя из леса там же, где и в прошлый раз. Она просто кивнула, как будто мы виделись час назад, обогнула меня и пошла первой. Я проследовал за ней между могилами к скамейке, где она присела.
— Когда умер Фра Анджелико? — спросила она.
— Восемнадцатого февраля тысяча четыреста пятьдесят пятого года.
— Где?
— В Риме.
— Настоящее имя?
— Гвидо ди Пьетро.
Она наконец улыбнулась мне. Кладбище при ней казалось чуть менее страшным, хотя я и вздрагивал от треска любой веточки.
— Значит, прочитал книгу. Молодец. Ты уже не такой глупый.
— Да я думал, мы уже не увидимся. Я неделями стерег твое окно, а красного огня все не было.
— Ах да. Я очень на тебя разозлилась.
— Да что я сделал?
Она повернула ко мне удивленное лицо:
— Ты правда не догадываешься?
— Ну нет.
— Ты почти каждое предложение начинаешь с «ну» или «да». Это некрасиво.
— И ты поэтому злилась?
— Нет. В прошлый раз, когда мы расстались на перекрестке, помнишь? Ты ушел не оглянувшись. Это меня обидело.
— Как это?
Она вздохнула:
— Когда расстаешься с любимым человеком, то отходишь на несколько шагов, а потом оборачиваешься, чтобы еще раз взглянуть на него на прощание, и даже легонько машешь рукой. Вот я, например, обернулась. А ты взял и ушел, как будто сразу забыл про меня. И тогда я решила, что все, больше мы не увидимся. Потом я все обдумала и поняла, что ты просто тупой и невоспитанный.
Я энергично закивал:
— Точно! Так оно и есть! Спасибо, что вернулась. И спасибо за книгу. Теперь-то я буду оборачиваться, честно.
— Книгу ты потом просто положи в дупло, а я тебе дам другую. Я взяла ее в книжном шкафу, но больше одной книги за раз стащить не получится, мне вообще-то запрещено ходить в библиотеку… Мама говорит, что я зря трачу время, читая всякую ерунду про мертвецов. Кстати, о мертвецах — пошли?
— Куда?
— Слушать мертвецов, дурачок. Зачем мы, по-твоему, сюда пришли?
Виола балансировала, как гимнаст, на шаткой грани меж двух миров. Некоторые говорили — между разумом и безумием. Я не раз боролся, иногда физически, с теми, кто объявлял ее сумасшедшей.
Слушать мертвых было ее любимым занятием. Как она рассказала, все началось в пять лет, когда на похоронах какой-то пожилой родственницы она случайно уснула на одной из могил. Она проснулась с кучей чужих историй в голове, которые явно были нашептаны из-под земли. «Бесовское наваждение», — объявил дон Асканио, предшественник дона Ансельмо в Сан-Пьетро-делле-Лакриме. «Детская истерия», — диагностировал миланский врач, к которому ее отвезли несколько недель спустя. Врач рекомендовал ледяные ванны. Если это не поможет, придется прибегнуть к более серьезному лечению. После первой ледяной ванны Виола, которая отнюдь не была сумасшедшей, заявила, что вылечилась. И стала выходить из дома по ночам, спускаясь по керамическому водостоку, проходившему по заднему фасаду рядом с ее спальней. Она стала ложиться на могилы — когда наугад, когда потому, что знала их обитателей. По ее собственному признанию, больше никто из мертвых с ней не разговаривал. Но ведь надо быть на месте на случай, если один из них снова захочет раскрыть душу. Иначе кто их выслушает? Кто им поможет, кроме нее? В тот вечер, когда я принял ее за привидение, она ходила на могилу брата. Они лежали и молчали, понимая друг друга с полуслова, как прежде. Им и при жизни не нужно было лишних слов.
Виола не обиделась, когда я наотрез отказался лечь на могилу. Она просто спросила:
— Чего ты боишься?
— Призраков, как все. Что они станут меня преследовать.
— Тебя? Думаешь, ты им так нужен?
Она пожала плечами и направилась к своей любимой могиле. Небольшая плита известняка, частично покрытая мхом — Виола расшифровала мне имя покойного: Томмазо Бальди, 1787–1797. Про юного Томмазо в деревне рассказывали целую легенду. В 1797 году один житель Пьетра-д’Альба сообщил, что у него в погребе из-под земли слышится звук флейты. Его сочли сумасшедшим, но назавтра и в последующие дни другие жители клятвенно заявили, что тоже слышат чудесную мелодию флейты — то из-под мостовой, то из-под пола гостиной, то под церковными плитами во время мессы. Затем появилась труппа измученных цирковых акробатов. Они несколько дней блуждали по лесу в поисках одного из артистов, малыша Томмазо — тот заблудился в чаще. Отошел в сторону поупражняться в игре на флейте, как делал нередко. И вот уже почти неделя, как пропал.
Жители деревни стали прочесывать лес. Думали найти какой-нибудь вход в пещеру или провал, куда ребенок мог упасть. Снова слышали флейту, только очень далеко, один раз она звучала из-под фонтана, другой — сразу перед въездом в деревню. И больше ничего. В следующую субботу охотничья собака, отчаянно лая, потащила своего хозяина на поляну. В траве лежал ужасно исхудавший мальчик, губы у него были вывернуты так, что открывали побелевшие десны. В руке он сжимал деревянную флейту, и разжать пальцы было невозможно. Его спешно отнесли в деревню, распахнутые глаза мальчика были обожжены солнцем. Он пришел в себя вскоре после полуночи, прошептал: «Простите, я заблудился в подземном городе» — и отдал богу душу.
Виола твердо верила, что он не бредил. У нас под ногами лежит забытый загадочный континент. Мы ходим, сами того не ведая, поверх храмов и дворцов из чистого золота, где под земляным небосводом и облаками корней живет бледнолицый и белоглазый подземный народ. Кому не хочется открыть новый континент? Она проводила много времени, лежа на могиле Томмазо — ее ноги не умещались на плите — в надежде, что мальчик укажет ей дорогу.
Я терпеливо ждал на соседней скамье, пока она проделывала свой обычный ритуал. Она не двигалась почти полчаса, несмотря на холод. Мое воображение, уже не заполненное присутствием Виолы, ее прерывистой речью и суматохой мыслей, впитывало ночные звуки. Что-то шуршало между могилами, дергалось на периферии зрения. Деревенский колокол пробил полночь. Чьи-то глазницы смотрели из-за ветвей. Я едва не заплакал от облегчения, когда Виола встала.
— Он что-то сказал?
— Сегодня нет.
Мы снова миновали ворота. Объятый любопытством, на пороге я остановился.
— Ты всегда выныриваешь из леса. Там есть тропинка?
— Для тебя — нет.
И это все. Она игнорировала мои вопросительные взгляды, пока мы не дошли до перекрестка.
— Я принесу тебе еще книг, пусть поймают, мне все равно. Даже если ты не понимаешь, продолжай читать. Кстати, тебе сколько лет?
