Читать книгу 📗 "Столица - Менассе Роберт"
Обеими ногами Брюнфо удерживал утку под водой. А когда отпускал, она выскакивала на поверхность, качалась и плавала.
Утонуть она не могла. Всегда будет на плаву. Это уж точно. Брюнфо отвинтил крышку, затащил утку под воду, она стала наполняться водой, он положил руки на край ванны и развел ноги, наблюдая, как утка медленно идет ко дну.
Профессор Эрхарт опять едва не опоздал. Как всегда, поехал на метро, вышел на станции «Шуман», но выход к «Юстус Липсиус» оказался перекрыт. Пришлось выйти к «Берлемону». И попал он не только не на ту сторону улицы Луа, но вдобавок очутился уровнем ниже, в странной низине, где стояло здание «Берлемон». Когда он, обойдя низину вдоль стенки, поднялся на улицу Луа, то обнаружил, что пересечь ее невозможно. Вдоль тротуара расставлены заграждения, на мостовой — военные машины. Военная полиция делала знаки людям, выходящим из метро, нетерпеливо приказывала идти дальше. Проходите! Не останавливайтесь!
— Мне надо туда, на другую сторону, — сказал Эрхарт, — к…
— Проходите! Не задерживайтесь!
Лучше бы пройти к круговой развязке Шуман, а оттуда — на сторону «Юстус Липсиус», но Эрхарт решил, что полицейский велит идти в другом направлении, туда, где он последний раз уже заплутал. Шагал профессор быстро, размахивая руками, в правой нес свой старый школьный портфель, который в спешке то и дело бил его по колену или под колено. Идти пришлось до станции «Малбек», только там удалось пересечь улицу. В следующий раз, подумал он, поеду на метро не до «Шуман», а до «Малбек». Если следующий раз вообще будет. После программного доклада, который предстоял ему через десять минут. Он долго шагал в обратную сторону, до стройки рядом со зданием «Юстус Липсиус», а там принялся искать проход между забором стройки и фанерным ограждением, коридор к «Резиданс-палас», где состоится заседание. Конечно, с последнего раза все здесь изменилось, хотя и выглядело по-прежнему хаотично. Он свернул налево, потом сделал несколько шагов направо, кругом одни решетки, за спиной военные машины, впереди ограждение, он чувствовал себя как пойманный или загнанный в угол зверь. Тяжело дышал, прижимая к груди портфель, портфель с докладом, который, в сущности, был речью о свободе. Об освобождении. Во всяком случае, речью самоосвобождения.
Разумеется, Эрхарт пришел последним. Не по-настоящему опоздал, но все-таки пришел последним.
— Ну вот, все в сборе, — возликовал мистер Пинту. — Может быть, хотите кофе, прежде чем мы начнем? Воды?
— Да, пожалуйста, — сказал Эрхарт. Огляделся, поздоровался кое с кем, ему ответили. Как они все безупречны. Ни малейшей уличной пылинки на башмаках — они знали другую дорогу? Им не пришлось идти через стройку? Ни морщинки на брюках и пиджаках, ни пятнышка пота на рубашках. Как они сюда добрались? На улице жуткая духота, даже не обходя, как он, уличные заграждения, все равно вспотеешь и при медленной ходьбе.
Мистер Пинту спросил:
— Ну как, вы готовы, профессор?
Профессор Эрхарт был готов. Всегда. Его жизнь была вечным экстренным дежурством. Времена меняются, но, по сути, от безвременного лишь отпадает то, что плохо держится. Он допил кофе, кивнул.
Когда его, юного университетского ассистента, впервые пригласили на конгресс, он специально для этого случая купил новый костюм. Ему поручили тогда сделать доклад на научном форуме в Альпахе, горной деревне в Тирольских Альпах, где ежегодно, чтобы обменяться мнениями, собирались элита экономики, знаменитые ученые разных специальностей и деятели искусства. Его профессор, доктор Шнайдер, устроил Эрхарту приглашение, чтобы поощрить его или хотя бы морально поддержать, ведь как-никак Эрхарт успел написать несколько работ, которые профессор Шнайдер опубликовал под своим именем. Эрхарт был польщен и только впоследствии осознал, до какой смехотворной услужливости могла его довести эта перспектива «почета»: ему предстояло прочитать не лекцию перед большой аудиторией, а всего-навсего короткий реферат в рабочей секции, но тем не менее: он поедет в Альпах и, если будет поактивнее, завяжет контакт со знаменитыми и влиятельными людьми. Иными словами, ему хотелось произвести по возможности самое лучшее впечатление. Отсюда новый костюм, впервые тройка, и новые ботинки. Он даже смазал кремом ботинки, еще ни разу не надеванные, и надраил их суконкой. А потом стоял в зале, где угощали кофе с творожными колечками, новые ботинки жали, и в новом костюме он чувствовал себя неуютно, будто ряженый, тот, кто надел этот костюм, был не ом.
Он видел, как сэр Карл Поппер [160] глядел сверху вниз на согнутые спины австрийских политиков и чиновников, которые вдруг стаей метнулись к только что вошедшему американскому госсекретарю, чтобы, склонившись еще ниже, поймать в горсть пепел его сигары.
А затем Эрхарт увидел его — Армана Мунса.
Первый конгресс Эрхарта. И последнее публичное выступление Армана Мунса, который всего через несколько недель скончался. Единственная встреча учителя и ученика, Эрхарт тогда, пожалуй, даже сказал бы: бога и апостола, а говорили они, как нарочно, об одежде.
Эрхарта удивило, с каким безразличием относился к одежде этот знаменитый человек. На нем были вытянутые на коленях вельветовые брюки, серый пуловер с пятнами на груди (от кофе?), а поверх дешевая голубая нейлоновая куртка.
Эрхарт подошел представиться и выразить свое почтение авторитетному ученому.
Муне был стар и болен. На пределе. Эрхарт тотчас пожалел, что заговорил с ним. Он хотел обсудить с Мунсом его книгу «Конец национальной экономики и экономическая система постнациональной республики», но, очутившись перед ним, мгновенно понял, что это уже невозможно. Желтое, в коричневых пятнах лицо, водянистые глаза, влажные от слюны губы… Тут подошел какой-то студент с книгой Мунса, попросил автограф. Эрхарту было невмоготу смотреть, сколько времени понадобилось Мунсу, чтобы дрожащей рукой вывести собственную фамилию. Эрхарт уже не помнил, что́ потом сказал, помнил только, что Муне на его реплику не ответил, но сказал: «Все здесь выглядят ряжеными».
Эрхарт: «Простите, как вы сказали?»
«Разве вы не видите? Все эти люди в своих костюмах, которые они носят в Вене, Париже и Оксфорде… — Он говорил с трудом. — Эти… эти костюмы здесь, среди кедровых сосен и всей альпийской красоты… ряженые! Выглядят ряжеными! А другие, те, что в сукне и национальных костюмах, ведь тут Тироль, они думали, куртки, жилеты, ведь Тироль… эти тем более выглядят ряжеными. Гляньте! Сплошь ряженые. Научный карнавал!»
Эрхарт не знал, что сказать, и в конце концов произнес: «Мы никогда не станем рядиться!»
И в ответ Арман Муне на удивление громко и резко воскликнул: «Нет, не станем!»
Вернувшись в Вену, в институт, Алоис Эрхарт записал на листке:
…и приколол его к стене над своим письменным столом. Понимал, что это ребячливо, но, с другой стороны, вовсе нет. Маленький удар током. «Нет!» никогда не бывает фальшиво. Никогда? Нет!
Он застегнул помятый пиджак, чтобы прикрыть пятна пота на рубашке, и следом за мистером Пинту вошел в комнату, где ему предстояло прочесть свой программный доклад.
Направляясь на велосипеде в комтиру, Кассандра Меркури и в этот день, как обычно, встретила на улице Аренберг Богумила. Кассандра была взбудоражена, нетерпелива, ей хотелось сию асе минуту все выложить, рассказать о выходных, она так гордилась тем, что сумела выяснить, ведь это потрясающе и очень важно, — но сказала совсем другое:
— Что с тобой? Что случилось?
Всегда такой веселый, бойкий, по-детски безрассудный, Богумил молча нажимал на педали, с напряженным лицом, а если на велодорожке стоял автомобиль, не лез в карман за стикером «Вы стоите на дороге!». Она очень тревожилась, когда он выделывал эти рискованные маневры, но сейчас тревожилась оттого, что их не было.
