Читать книгу 📗 "Столица - Менассе Роберт"
— Рассказывай! Что стряслось?
— На выходные я ездил домой. В Прагу.
Кассандра поневоле отстала от Богумила, когда они объезжали автомобиль, стоявший на второй полосе, меж тем как слева от них мимо громыхал автобус. Потом она снова догнала его, Богумил молчал.
— Итак, ты был в Праге. Навестил семью? Allons! [161] Что стряслось?
— La famille est la mort de la raison! [162]
— Богумил!
— В общем, ничего особенного. Для меня это не стало неожиданностью. Или скажем так: сейчас я удивляюсь, что это стало для меня неожиданностью. Я был у родителей. Eh bien! [163] Родители, они и есть родители. Потом я хотел встретиться с сестрой, пообедать в «У повешенного», утка с красной капустой, как всегда. Она отказалась!
— Твоя сестра отказалась с тобой встретиться?
— Отказалась встречаться в ресторане, на людях. Хотела, чтобы я приехал к ней домой.
— Так это же хорошо.
— Нет. Она знает, как я люблю утку в «У повешенного». Вдобавок так было всегда! Мы встречались там, обедали и рассказывали друг другу всё, все новости, все секреты, все слухи! Нет, я не хотел к ней домой. Она недавно вышла замуж и…
— Ты знаешь ее мужа? Тогда, выходит, они оба тебя пригласили?
— Она сказала: «Ты не был на нашей свадьбе!» Сказала: «Я, конечно, знаю почему. И сейчас ты приедешь к нам и пожмешь руку моему мужу. Я приготовлю утку. А ты пожмешь руку моему мужу. У нас в доме».
— И в чем проблема?
В одной из припаркованных впереди машин распахнулась дверца. Богумил затормозил так резко, что едва не вылетел кувырком из седла. Кассандра рванула свой велосипед влево и сразу же вправо, ее едва не зацепил доставочный фургон. Она остановилась, слезла с велосипеда. Сердце стучало, молотило в грудь и в виски. Богумил тоже слез с велосипеда, накричал на автомобилиста, который не глядя открыл дверцу. Тот несколько раз извинился, Богумил провел свой велосипед мимо машины, к Кассандре, бросил его, сел на капот припаркованной машины и заплакал.
Кассандра села рядом, обняла его за плечи, сказала:
— Обошлось. Обошлось. Все хорошо!
— Ничего не хорошо!
Автомобилист стоял бледный как полотно, Кассандра махнула ему рукой: дескать, жми отсюда!
— Ничего не обошлось, — повторил Богумил, утирая глаза тыльной стороной руки. — В общем, я поехал к сестре. Она хотела, чтобы я пожал руку ее мужу. А он отказался. Отказался пожать мою протянутую руку. Проигнорировал ее. Смотрел на меня, лицо гладкое, самодовольное, руки в брюки, потом сказал: «Ту smrade zasrany!»
— Как-как?
— Tu es un crétin d’idiot! [164]
— Non! Ce n’est pas vrai! [165]
— Правда! Я-де продался концернам, предаю национальные интересы Чешской Республики за солидное жалованье в Брюсселе, я — вредитель и так далее. И все это в передней у них дома. Возле вешалки.
— И что ты сказал, что сделал?
Богумил хохотнул, шмыгнул носом.
— Что я сделал? Убрал руку. А потом сказал сестре: «Если мы так и будем дискутировать в передней, утка сгорит». А она: «Утки нет». Было только выяснение отношений.
Кассандра крепче обняла его, прижала к своей груди, погладила по голове. Смешно: она погладила велошлем.
Неожиданно перед ними вырос какой-то мужчина, напустился на них. Владелец машины, на капоте которой они сидели. Богумил поднял взгляд, достал из сумки стикер, аккуратно снял пленку, встал и пришлепнул наклейку мужчине на лоб. Тот отпрянул, Богумил поднял велосипед и сказал Кассандре:
— Едем! Пора на работу!
Кассандра сама поразилась, с какой быстротой вскочила на велосипед, оба энергично жали на педали, молча, только на авеню Ар Богумил сказал:
— Сестра на пять лет моложе меня. Когда она училась в школе, я делал за нее домашние задания. Никто не говорил, что она дурочка или лентяйка. Она была принцесса. И теперь заведет ребенка от фашиста. И никого в семье это не волнует. Он очень любезен с родней, красивым голосом поет старинные народные песни, выглядит довольно неплохо, хорошо зарабатывает и не коммунист. Вот что у нас теперь принимают в расчет.
Кассандра не знала, что сказать. Только когда они добрались до места, заперли велосипеды и шли к лифту, она сказала:
— Я тоже могу кое-что рассказать про свои выходные.
У лифта стояли двое саламандр. Поздоровались с преувеличенной учтивостью, двери лифта открылись, один из саламандр спросил:
— Вам пятый, да?
Кассандра кивнула, саламандра нажал четыре и пять, дружелюбно осведомился:
— Хорошо отдохнули в выходные?
— Хреново, — ответил Богумил.
А Кассандра ощутила укол, дерзкое, сумасшедшее удовольствие и, к собственному удивлению, добавила:
— Пока что и понедельник хреновый!
— О!
Лифт поднимался очень медленно, в этой ситуации тягостно медленно, и Богумил сказал:
— И лифт тоже хреновый.
Кассандра фыркнула. Про себя.
На четвертом этаже оба саламандры выскочили из лифта.
— Bonne journée! [166]
— Bonne journée!
Богумил рассмеялся. Кассандра сказала:
— Я ряда, что ты опять смеешься. А теперь я хочу рассказать о своих выходных. Тебе и Ксено. Это важно. И ты удивишься.
Фения Ксенопулу уже сидела за письменным столом, с бокальчиком кофе из столовой. Днем опять будет пекло, окно открыто, и уже сейчас, в восемь утра, воздух был далеко не прохладный, но Фения Ксенопулу, кажется, озябла. Держала бокальчик обеими руками, словно хотела согреться. Но пожалуй, просто по привычке. Ей не было холодно. Разве что душевно. Ее мучило похмелье. Не физически, но морально. Ночь она провела у Фридша и сразу не сумела сказать ему, что… потом все-таки сказала, слишком поздно, когда момент и вправду был уже неподходящий, предложила… а он… засыпает… и она… она держала обеими руками кофейный бокальчик и стыдилась, что потом… прижала подушку к его лицу… просто хотела посмотреть, способен ли он еще на какое-то чувство или мужчины, когда белок израсходован, уже ни на что не способны? Он вырвался, оттолкнул ее, закричал, а она расплакалась… ну ладно, потом он обнял ее и…
В кабинет вошла Кассандра, почему она так возбуждена?
— Надо поговорить, у тебя есть время? Это очень важно, для Jubilee Project, ах, у тебя кофе, хорошая мысль, я тоже принесу себе и скажу Богумилу, не возражаешь: через десять минут у тебя?
— Сигареты не найдется?
— Нет, я не курю. Но если ты хочешь покурить, тогда нам лучше собраться у Богумила, он эту штуковину под потолком, как бы это сказать… ну, словом, у него можно курить без опаски.
Четверть часа спустя они сидели у Богумила, Кассандра принесла кофе для всех, Ксено впервые выкурила при свидетелях три сигареты подряд, а Кассандра рассказала о казарме Доссен в Мехелене.
В выходные Кассандра любила устраивать себе экскурсии по железной дороге. Ей нравилось что «из Брюсселя все так близко», как она говорила, вся ее Европа, без малого через полтора часа ты в Париже, через два с половиной — в Лондоне, а в Амстердаме или Кёльне — меньше чем через два часа. Иногда она уезжала в воскресенье рано угром, а вечером возвращалась, иногда уезжала еще в субботу, с ночевкой. Посещала музеи и галереи, встречалась в бистро с друзьями, изредка позволяла себе купить что-нибудь хорошенькое в том или ином бутике. В эти выходные она поехала не на «Талисе», а на поезде региональных линий: в Мехелен, всего-то за тридцать километров, меньше получаса езды от Брюсселя.
В «Суар» она прочитала некролог Гюстава Якубовича, знаменитого брюссельского адвоката, который, как она знала, сыграл важную роль в истории Европейского суда по правам человека, он был живой легендой, необычайно активный до последнего дня, когда скончался без малого в девяносто лет. Но особенно внимание Кассандры привлекла строчка об авторе некролога: «Жан Небенцаль, научный сотрудник Центра документации о Холокосте и правам человека. Казарма Доссен в Мехелене». В годы оккупации казарма Доссен была перевалочным бельгийским лагерем СС, откуда евреев, цыган и борцов Сопротивления депортировали в Освенцим. Кассандра вроде бы слышала, что теперь в Доссене музей, но не знала, что там есть исследовательский центр, научное учреждение, где систематически изучали историю депортаций в Освенцим. Она послала Жану Небенцалю мейл, и он тотчас сообщил, что готов встретиться с ней в воскресенье, показать экспозицию и по мере сил ответить на все ее вопросы.
