Читать книгу 📗 "Чистенькая жизнь (сборник) - Полянская Ирина Николаевна"
Уже за красоту только можно было держать ее в доме, но она была и хорошей работницей, кормилицей. Батю замучили просьбами дать от нее щенка. Батя всем обещал и записывал в очередь, в особую тетрадку. У Пальмы уже три раза были долгожданные дети. Но батя только дивился и руками разводил — больших талантов в охоте у них не проявилось пока. Казалось бы, хоть что-то должно перейти от материнских качеств, но… не переходило.
Вот ведь, всего лишь собаку украли, а настроение такое было, как будто пропал кто из домашних. Вслед за батей затосковал сильно и Васька. Только после пропажи понял он, как сильно привязался к Пальме, в доме без нее пусто. Кто теперь летом разбудит его на повети мягким перестуком лап? Кто ткнется в ладонь прохладным, влажным носом? Долго Васька не мог заснуть по вечерам: все думал-передумывал, где она сейчас может быть, у кого. Может, нет ее в живых, а если правда, украли, неужели приживется в чужом доме, с чужими людьми?
Прошло несколько дней. Все ждали, но понимали, что ждать нечего. Как-то утром Васька уходил в школу, а мать куда-то засобиралась. Надела все черное и черный платок накинула, как на кладбище. Но на кладбище на могилки она ходила тихая и печальная и горько вздыхала, а тут шла важно и торжественно, как за делом.
Когда Васька вернулся из школы, она уже была дома, варила суп на плитке и распевала песни. Васька удивился и обрадовался.
— Что? Пальма нашлась? — закричал он с порога.
— Пальма не нашлась, зато ты сыскался, — весело отвечала мать. — Где бегал-пропадал? Все уже давно по домам пошли.
Обедали все вчетвером, что случалось нечасто. Отец ворошил ложкой в тарелке и не поднимал глаз. Мать все поглядывала и поглядывала на него, и наконец, как-то просто, буднично сообщила, что ходила сегодня просить за собаку к Анике и обещала ему двадцать рублей, если найдется.
— Что ж ты так мало обещала? — хмуро буркнул отец. — Станет он тебе искать за такие деньги.
Танька хихикнула, и мать сердито замолчала: не верите, не надо. А Васька сразу поверил и очень стал надеяться на Анику. Вот у соседки как-то пропали овцы. Она тоже ходила в келью просить и обещала подарочек, если найдутся. Идет обратно домой, а они уже во дворе стоят. Ведь было же, вся деревня говорила.
Прошло еще два дня, и батя с Танькой начали понемногу подшучивать над мамкой, как вдруг однажды вечером… Уже стемнело, когда заглянул парень из батиной бригады. Только голову всунул и поманил батю в коридор. Говорили они недолго и тихо, так что Васька с маманей, приникнув к обитой войлоком двери, ничего не слышали, только бу-бу-бу, бу-бу-бу. Отец поспешно вернулся и даже не глянул на них, не заметил их вопрошающих взглядов. Они молча смотрели, как он одевается: сначала фуфайку, потом плащ с капюшоном, натянул сапоги. Лицо у него было чужое, хмурое.
— Ты куда это на ночь глядя в такую погоду? — спрашивала мать, но он не отвечал и едва ли слышал ее.
И только когда он взял ружье и, перебрасывая его через плечо, выходил за дверь, она опомнилась и вцепилась в него. Васька видел, как скользнули ее пальцы по жесткой робе, как исказилось ее лицо, и тоже сильно напугался. Глухо застучало его сердчишко.
— Завтра утром вернусь, — только и сказал отец, отдирая от себя ее руки.
Долго Васька не мог заснуть, долго слушал тяжелые шаги на кухне: Танька пришла поздно-поздно и осторожно прокралась к своей постели, но мать даже и не заметила и не ругала Таньку.
Прошли тяжелая ночь и тяжелое пасмурное утро, но зато, когда Васька прибежал из школы, отец был уже дома, и Пальма была дома. Она лежала, вытянувшись, у порога, какая-то слишком смирная, а ее палевая шуба стала серой и грязной. Не снимая пальто и шапки, Васька рухнул на колени и, обхватив ее руками, крепко прижался щекой к влажной, еще пахнувшей улицей шерсти. Такие у них были с Пальмой игры, и мать иногда, поглядывая, как они барахтаются у порога, предлагала Ваське стелить фуфайку и ночевать рядышком с собакой.
Но сейчас Пальма только слабо шевельнулась под ним, безучастная к его радости.
— Пап? Она что, заболела? Квелая какая-то, — спрашивал удивленный Васька.
— Ничего, Вася, она отойдет, — отвечал, склонившись над ними, отец. — Били ее, наверно. Чуть веревкой не удушили, видишь, на шее рубец. Есть люди, Вася, хуже дикого скота.
Присев на корточки, батя долго гладил Пальму, осторожно кладя ладонь ей на голову.
За ужином батя был веселый, довольный, говорил много. Рассказывал Ваське и Татьяне, мамане уже успел рассказать, как укараулили Пальму:
— …тут в деревне, километров за двадцать. Далеко увезли, лешаки. Заехал к нам оттуда мужик один к родне. Ну сидят, разговаривают. Он как-то к слову и говорит:
— У нас, говорит, в одном дворе дня три уже собака воет, ну и воет, как удушенная. Того и гляди, кто-нибудь помрет в доме, аж жутко.
Этот сродник его и ахнул, — дядя Миша, Вась, что Сашку нашего крестил: «У нас же, — говорит, — у Сереги Петракова, кума моего, пропала лайка, золото, а не собака». — «Так это Пальма его пропала? Ну точно дак, она и есть».
Они и не дообедали, выскочили из-за стола и к Витьке. Знают, что это мой товарищ. Ради такого важного случая они, значит, посидели втроем, все обсудили. Витька им сразу сказал: «Ну ребята, если это Серегина собака, а это она, чует мое сердце, я сразу сказал, что ее увезли, куда ж ей еще деться. Если это его собака, и мы ее вернем, то Серега вам за это дело поставит. Это я вам гарантирую, он — мужик правильный, справедливый». Мужички сразу обрадовались: «За такую собаку, — говорят, — и ведра не жалко». Витька смеется: «Ну ведра он вам, конечно, не поставит, а по беленькой — точно».
Вот так. Это Серега Петраков еще и знать ничего не знал и был в большой печали, а друзья-товарищи его уже все распланировали и пошли прямым ходом к шоферу нашему Паше. А Паша только-только с работы приехал, машину у ворот поставил, собирается ужинать. Но как услыхал про собаку, сразу согласился подбросить нас с Витькой до поселка. Собака — дело нешуточное. Он и сам держит лайку. Она, правда, нашей Пальме и в подметки не годится. Дак и на охоту он ходит от случая к случаю, для души. А у дяди Сережи, говорит, в этой собаке весь заработок, а зарабатывает он, говорят, неплохо.
— Да уж, конечно, Серега Петраков — всем людям человек. Где еще найдешь такого? Разве что за границей, — не выдержала мать, и ясно было, что она не верит, будто Пашка сказал такую речь, просто бате захотелось чуть прихвастнуть.
Отец только крякнул и замотал головой, как от зубной боли. Все-таки вредная мамка, подумал Васька. И ничего батя не хвастает. Про него все в один голос говорят, что такой человек раз в сто лет на свет родится. Но ей разве угодишь! Пока отец рассказывал, она то поджимала губы, то ехидно усмехалась. Как будто ни словечка не сказала, а было ясно, что три батина приятеля — людишки никудышные, только бутылки на уме. Стали бы они без бутылки помогать ему? Да никогда. Но Васька в это не верил. Они бы все сделали и просто так, потому что батя всем помогает и ничего не берет за помощь.
— Обрадовались мужички, что шофер согласился быстро, не пришлось упрашивать, и пошли сразу ко мне… Подъезжаем мы с Витькой к этому поселку, а кругом черным-черно, ни одного огонечка в окнах. Паша развернулся тут же и поехал обратно, а мы стали бродить, как воры, вокруг двора. Собака и правда завыла. Не просто от дури, а с тоской, со смертной тоской. Я сначала и не узнал голоса, видно, горло стянули веревкой. А когда узнал, каждый ее вой мне на сердце, как инфаркт, понимаете? — тут батя стукнул себя кулаком в сердце и даже застонал.
Васька с Танькой очень даже понимали. Танька мыла посуду, но не домыла и забыла в миске с водой обе руки. А маманя все сочиняла очередной носок и только сверкнула на батю глазами поверх очков. Это батя как-то придумал такое: показал всем цветные носки-писанки, что мать ему связала и говорит: «Смотрите, какие художественные носки мне матушка наша сочинила». У матери никогда не было одинаковых носков: она могла вывязать и оленя, и снежинку, и зайца, и разный узор.
