Читать книгу 📗 "Дождись лета и посмотри, что будет - Михайлов Роман Валерьевич"

— Короче, темка такая. У америкосов есть шняга. Они ленятся в магазы ходить, заказывают по телефону. Им приносят пиццу, пюре, суки такие. Звонишь, говоришь, принесите хачапури. Тебе привозят прямо на хату. Они сидят, жиреют. У нас такой чепухи еще нет, но никто не знает, что ее нет.

Все внимательно слушали.

— Ну вот, а кто приносит хавку за бугром? А студенты типа Русланчика.

Все посмотрели на меня.

— Такие шкеты и приносят. Мелюзга. Ясно? Толик покивал.

— Короче, он и будет по адресам ходить. Никто ничего не просечет. Если вы подъедете, сходу распугаете видом, просекут и схоронятся, а если студент… Типа доставка еды. Какая еще доставка? Свежее пюре заказывали, нет? А, ошибся адресом. Пюре, сссука… слово какое.

Толика тоже рассмешило слово «пюре». Они с Мазаем загоготали как задорные чайки.

Человек без лица достал фотографию и протянул мне. Спросил, все ли я понимаю. Я постарался скрыть волнение, быстро спрятал фотографию в карман, чтобы не заметили, что у меня трясутся руки. Ответил, что все понимаю, пойду по адресам разносить еду, и если ее увижу, сразу же им сообщу. Мне дали длинный список адресов. Родственники родственников, кореша корешей. Надо начинать уже завтра. Сам могу распределиться, куда сначала, куда потом. Если открывают дверь, просто говорю, что заказывали еду, а дальше делаю вид, что перепутал адрес и не знаю, что делать, могу им оставить, если оплатят. Никто не станет оплачивать. Каждый вечер буду рассказывать, не было ли чего подозрительного, например, может кто-то слышался в квартире, но дверь не открыли. Шаги, шорохи, голоса. Да, все сделаю, ничего сложного.

В моей комнате никого не было. Картограф часто пропадал на несколько суток, затем появлялся и ложился, глазами в потолок, без сил и слов. Я сел на кровать, достал фотографию. Из окна шел дрожащий свет от фонаря, комната заполнялась диковинными диафильмами. По стенкам двигались непонятные очертания. То ли ветки, то ли лестницы с торчащими кусками арматуры. Поцеловал фотографию, затем поднес ее к щеке, прижал, закрыл глаза. Она ничуть не изменилась. И я тоже. Нет никаких изменений, есть мрачный диафильм на стенах и городская музыка, дергающая тишину. Город никогда не молчит, всегда шипит и шепчет. А если зажать уши, начнется гул и звон — еще громче. Завтра мы можем встретиться.

Перебирались всевозможные варианты нашей встречи. Воображение рисовало извилистую лестницу, ведущую на верхние этажи дома-замка, я взбирался, стучал в дверь, сообщал, что доставляю еду по адресу, она открывала, мы оставались стоять и смотреть друг на друга. Говорил ей, что пришел за ней, нам надо срочно уехать, неважно куда, она собираела вещи, мы выходили и бежали. Мы будем жить и скрываться, я смогу зарабатывать, буду играть в хороших казино. Или спрячемся в другой стране. Или по-другому. Она открывала дверь, смотрела и не понимала, откуда меня знает, вглядывалась. А ты кто? Ну как, кто? Что я узнал от Ласло и Эдуарда Петровича, так это то, что мир — пористый и слоистый. Можно упасть в одну и дыр, оказаться в комнате с диафильмами, и никто не найдет. Даже если будут ходить рядом, как сейчас ходят Толик с Мазаем. За дверью. Интересно, кстати, если бы они все узнали. Мир так выстроен, что она может оказаться с соседней квартире, сидеть сейчас и лишь догадываться о происходящем. Мы все здесь собрались, в одном месте, но разделены стенами и пленками.

25 января. Ночью не уснул. Или уснул, но не заметил как это случилось и как проснулся.

Серое утро выплыло из темной дремы.

На кухне суетился Мазай. Сказал, что даст мне мобилу на всякий случай, но ничего не должно произойти, а если что, надо прикинуться лохом, типа ничего не знаю, чисто еду разношу, запутался в адресах. Витя — беспонтовый гондон, но его батю не хочется расстраивать, поэтому надо помочь. Батя скоро станет губернатором и накроет поляну для хороших людей.

Надо начинать действовать.

В списке оказалось двадцать шесть адресов. Как половина колоды. Я открыл книгу про царевну, на картинке, где она стоит в лучистом просторе и улыбается, и спросил «ты где?», после чего раскидал карты по адресам. Убрал мелкие карты и две восьмерки. Перемешал всеми способами, что знал, и вытянул карту. Край Москвы. Час на метро, затем еще минут пятнадцать пешком.

Москва пахла и смотрелась как дымная кастрюля с кипящими специями. Люди перемещались как уткнувшиеся в себя утки, плавали по земле без ног. В такой погоде лучше беречь себя и не отвлекаться.

Первое время в Москве, смотрел на карту тех мест, которые проезжаю на метро. Впечатляло, что оказывался под рекой, даже под кладбищами, ниже некуда. В земле, в гробах лежат люди, а под ними проносится поезд. Их наверняка трясет. Они знают расписание, когда идет первый, когда последний, когда можно спокойно отдохнуть. Там нет ни утра, ни вечера, а время измеряется перерывами между поездами.

В метро люди не смотрят друг на друга, чтобы не смущать. Если лишний раз тревожишь человека взглядом, это надо как-то обосновывать. Типа заинтересовала форма уха, цвет волос. Или то, как он держится, чтобы не свалиться и дергается в ритм движения. В метро мне и жутко, и смешно одновременно. Жутко и смешно из-за нелепости нашего общего положения, как мы стоим или сидим, не смотрим друг на друга и проносимся под домами и кладбищами.

Вышел из метро в простор. Раскатанные ленты дорог туда-сюда, маршрутки, кричащие люди, россыпи многоэтажек.

Да, все как по карте, минут пятнадцать. Я встал перед нужным подъездом. Все вокруг жили как жили, как будто ничего не происходило. Должен был появиться голос, обозначающий торжественность момента, или какие-то знаки. Может быть, природе все равно, что со мной происходит? От этой мысли страшнее, чем от ночных кошмаров. Конечно, это не так, вся природа наблюдает за мной, просто не подает виду. Смешно думать, что она смотрит выпученными глазами, что птицы на бесчисленных окнах могут уставиться в одну точку — на меня, как я подошел к дому. Никто открыто не наблюдает, но не из-за безразличия, а чтобы не смущать, как в метро. Это не значит, что никто не ценит, все ценят и хранят трепет.

Попробовал проговорить про себя, что скажу, если она откроет дверь. Но ничего не получилось. Мысли расползались, слова не задерживались. Как при легком приходе, когда происходит выскальзывание.

Она откроет дверь, я скажу, что доставляю еду, она ответит, что ничего не заказывала, закроет дверь, и конец фильма. Будет не так. Она откроет дверь, а за ней не окажется ничего, никакого коридора, комнаты, только зияющая пропасть. Скажет «прыгаем туда как в бассейн».

Представил, как рассказываю все это Эдуарду Петровичу, а он задает вопросы. Мазай — это кто? Помощник депутата. А о чем ты думал в тот момент? Мысли выскальзывали как скользкий лед из рук, не думал ни о чем. Забыл, как можно думать.

У меня дрожали и руки, и лицо. Хотя я всего лишь стоял перед подъездом. Затем поднялся на пятый этаж, подошел к квартире. Задержал дыхание и позвонил.

Секунда, две, три, четыре, десять. Ничего. Позвонил еще раз. Секунда, две, три… Никто не подошел. Никаких шагов, шорохов. Никого нет.

Вышел из подъезда. Воздух показался чистым и приятным, даже сладким. Хотелось им надышаться. Конечно, было бы совсем невероятным прийти по первому адресу и сразу же ее найти. Достал список. До второго ехать минут сорок.

Когда впервые увидел схему метро, показалось, что нарисовано погасшее солнце, запутавшееся в своих нитях-лучах. Перечеркнутый много раз круг определенно должен что-то значить. Это может оказаться схемой действий на случай, если солнце не взойдет. Типа солнце не взошло, надо прятаться в исполосанной местности, закапываться в трещинах.

Второй дом находился внутри встроенных друг в друга дворов. Спрятанный и малозаметный. Волнения оказалось чуть меньше. Реально прикинул, что доставляю еду, а то если так трястись и гонять мысли, можно в уме не дотянуть до вечера. Поднялся на лифте на последний этаж. И в момент словил ощущение, что здесь уже был. В наших новостройках, когда ходил смотреть сверху на наш район, и почувствовал на себе взгляд со стороны стен. Собрался, позвонил в дверь. Снова. Секунда, две три. Никого. Все то же самое. Чувствовалось чье-то присутствие, но скорее не человека, а пространства вообще. Но никаких звуков жизни, ни включенного телевизора, ни скрипящего пола.