Читать книгу 📗 "Дождись лета и посмотри, что будет - Михайлов Роман Валерьевич"

Внизу послышались шаги, кто-то зашел в свою квартиру, закрыл дверь ключом. Подошел к двери, позвонил. Никого. Никаких звуков.

— Заходи.

Наверняка это сказал Эдуард Петрович, но его голос не расслышался, скорее это прозвучало как послание всего окружающего пространства. Я толкнул дверь, она была не заперта. Зашел.

Коридор. Темная комната, кровать. Окна занавешены, иначе не было бы так темно. Нет, не занавешены, их нет. В комнате нет окон. Дернулся, оглянулся, никакой двери нет, непонятно, как я только что зашел.

Почувствовался легкий ароматный ветер. Тот самый дымовой нектар, хвойный, мягкий. Сегодня 17 сентября. Мы приехали с мамой и папой в волшебное место у озера. Это озеро поглощает звуки. Солнце растянуто по всему небу как золотистое покрывало, на нем вышиты красные звезды.

Появилась музыка, тоже сначала вдалеке, а затем рядом. Нежный женский голос. Ин зе хет оф зе найт. Бат ай кэн стэнд ит энимор. На мгновение я пришел в себя, с сомнением покрутился по сторонам. Неужели это реально Эдуард Петрович играет на синтезаторе. Распылил кислоту по залу, задернул шторы, устроил очередной волшебный праздник. Да какая разница. Никого не видно. Голос-то прекрасный, можно сесть на кровать и слушать. Неважно, где я нахожусь: на берегу озера 17 сентября, в квартире без окон или актовом зале психиатрической больницы.

Ю кол фор ми эгэйн ай си. Это лучшая музыка, из всего, что можно услышать. Песня разливалась по всей комнате, проступала как звучащий сладкий воздух. Сколько она могла длиться? Песни ведь заканчиваются быстро, но в ней протягивались часы и дни, не было никакого конца.

Я буду сидеть здесь, пока она не придет. Нет смысла уходить. Как тот человек, который ждал весну. Просто нет смысла.

Понятно, почему квартиры не пустые? Да, конечно.

А что за «иные интонации»? Звуки воздуха, кружащаяся пыльца, движения прошлого-будущего.

А что за новый дом? Возможность, допустимость, доступность. Все понятно.

А картинки в книгах? Понятно, конечно. Они повсюду, только их не видно, они как растения или деревья, на них не обращаешь внимания. Все это из-за невнимательности.

А в чем были твои проблемы? В памяти. Я неправильно к ней относился.

Ты немного понимаешь английский, о чем поют сейчас? Да, понимаю. Поговори со мной, пожелай моей любви, в сердце ночи.

В этот момент я почувствовал, как мои глаза прикрыли руками, сзади кто-то подошел. Это женские руки, пахнущие как приятная вода.

— Это ты?

Я спросил, хотя сам себя не услышал. Может даже произнес про себя. Но услышал ответ. Да. Нежный голос, ни с чем не сравнимый, тот самый. Значит, я правильно почувствовал, что именно в этой квартире она находится, надо было лишь сделать следующий шаг, открыть дверь и пройти в темный коридор. А где окна? Они не нужны. Мы останемся здесь, а солнце с красными звездами станет нашим покрывалом.

В момент ветер наполнился влагой, показалось, что это море, я стою у берега и вдыхаю безграничные послания волн, шелест поверхности, касаюсь руками колышущихся лунных дорожек.

Я резко сбросил ее руки со своего лица и повернулся. Это была та секси-медсестра. Она сделала шаг назад и удивленно посмотрела, как бы спрашивая «что не так». Да все так. Или все не так. Эдуард Петрович — хуев колдун, психотерапевт ебаный.

Ласло догнал меня уже на улице и спросил, чего это я так напрягся. Да не хочу, чтобы в меня залезали и там копались как сантехники в трубах. Нехорошо как-то вышло. А хорошо лезть во внутреннюю жизнь человека? Вообще-то это ты сам рассказал, и он хотел лишь помочь. Ну да. Интересно, если бы я не остановился, мы бы там с секси-медсестрой трахнулись, а потом бы она мне откусила голову?

Я слегка стукнул Ласло в плечо и ответил, что бандиты хоть тупые, но честные, а здесь происходит какая-то неведомая хуйня, и я не хочу с этим иметь дело. Раньше я думал, насколько же лучше копаться в серых лунах, алхимических ключах, чем ходить в качалку и мечтать о захвате строительных фирм, а теперь не уверен.

Пожалуй, впервые в жизни почувствовал, что не имею никакой опоры. Что в любой момент асфальт может потрескаться и меня втянет вниз. Захотелось вернуться домой, достать все книги и сжечь их, чтобы больше не касаться всего этого бреда. Как мама тогда сказала про карты. Она была права. Только дело не в картах, а вообще. Так взять и посмотреть со стороны на все происходящее. Отец готовится кого-то стричь по интернету, проводит провода, разбирается в технологиях будущего. Химоз гниет на наркопритоне. Синий Толик ползает по полу и мяукает. Аладдин мечтает о производстве пластиковых окон. А Эдуард Петрович в зале психбольницы устраивает спектакли, не уступающие кислотным трипам. Двигайся с кем хочешь, делай, что хочешь, закончится одинаково.

Я пошел к вокзалу. Ласло тоже. Мы молчали. О чем говорить? Сам я не мог объяснить, что так задело. Действительно, что не так? Погрузились во время спектакля в какие-то мои глубины, достали оттуда детали, ощущения, все это выставилось наружу, а Эдуард Петрович, медсестра и пациенты помогли этому случиться. Зря я так. Реально неловко вышло, я даже не понял, чего загнался, они все ко мне хорошо отнеслись. Мне стало стыдно, я остановился, обнял Ласло и извинился.

Ласло спросил, почему во время спектакля на вопрос о проблемах я ответил, что это из-за памяти и отношения к ней. Действительно, так ответил, а почему — непонятно.

Перед вокзалом мост через речку. Зимой она покрывается коркой, как лицо Химоза, только белой. Трещит и звенит. Утки мерзнут, ходят по этой корке, переглядываются между собой.

Как только мы вступили на мост, со зрением что-то случилось, как будто с глаз слетела пленка, или протерли запотевшее окно мокрой тряпкой. Все стало ярким и четким. Память лежала по всему видимому пространству белой пенкой. Это не снег, и не лед, скорее хлопья или легкий пластилин, из которого можно лепить что-угодно.

Можно вылепить любую причудливую форму, и она встроется в общую жизненность.

Мост находился чуть выше дорожек, ведущих на вокзал. Эти дорожки открывались как детальные и прописанные полотна. Говорить «в один момент» здесь не стоит. Все люди поменялись. Мужчины стали собаками, а женщины лисицами. И это не вызвало никакого удивления, показалось, что так было всегда.

Они ныряли в память, выныривали обратно.

У собак и лисиц разное устройство движения. И еще выстроено напряжение между собой. Они соединены нитями, похожими на линии электропередач. На эти нити нанизываются взаимоотношения.

Вообще, это идеальная точка для обзора. Отсюда видно все.

Квартиры стали пустыми из-за карт, из-за того, что я тогда связал адреса с картами. Все их содержание притаилось, чтобы я его не углядел. Карты — это пустоты, и раскладывая их ничего кроме перемещения пустот нельзя уловить.

А я ничего не умею, и ничего из себя не представляю. Занимался только развитием памяти и крутил в руках карточки. И еще думал о происходящем. Иные интонации появлялись вместе с песнями на английском языке. Надо было учить языки, раз есть хорошая память.

Не заметил, как стал проговаривать все это вслух. Про собак и лисиц было про себя или уже вслух? Ласло стоял и внимательно слушал. Такое уже было. Что-то про причины. Как они собираются на ложке из пузырьков.

Извилистое и роскошное небо собралось и сжалось. Я ощутил страх. А дальше случилось совсем дикое. Лисицы остановились и спросили меня видом, хочу ли я секса. Вскоре стало понятно, что сейчас появится воронка, в которую всех нас засосет. И в ней не будет никакого дна, просто кружение и тошнота.

Спросил Ласло, неужели ему не страшно, ведь нас сейчас не станет.

Это была моя первая паническая атака. В первый раз это особенно неприятно. Ласло все понял и предложил вернуться в больницу, объяснил, что нужно уснуть как можно скорее, а когда проснусь, ничего этого не останется, никаких воронок и тревог. Это делается жесткими транками. Но как иначе? Мы не можем уснуть по желанию. Нам нужна помощь транков, чтобы они разошлись по венам как протяжные рыбы и успокоили нас.