Читать книгу 📗 "Дождись лета и посмотри, что будет - Михайлов Роман Валерьевич"

Мама родилась в той деревне, после войны. Надо было это раньше рассказать. Сколько помню, у нее получалось общаться со своими родителями, они начинали орать друг на друга без повода. Характер у мамы жесткий и четкий, как и у бабушки с дедушкой. Один раз у нее заболел зуб, она взяла плоскогубцы и вырвала его, без лишних рассуждений, подошла к умывальнику, поплевалась кровью и забыла про этот зуб. Мне кажется, у них с отцом была настоящая любовь. Отец изворотливый и гибкий по общению, как болотная змейка, они дополнили друг друга. Дедушка с бабушкой клевали отца при каждой встрече, пока он не перестал к ним ездить, они объясняли, что он не так живет, не в ту сторону мыслит. Или я это все уже рассказывал?

Кажется, я начинаю рассказывать историю с самого начала. Говорят, наш город старинный — какого-то века. Все новостройки находятся за железной дорогой, а у нас двух и трехэтажные дома. Сейчас распишу в деталях первое детское воспоминание, и что-нибудь еще.

В мае случилась вторая паническая атака. Она пришла из тишины. В один момент стало поразительно тихо, затем проявился легкий звон, этот звон и перерос в панику. Паника вылезла из звона как цветы из стебля. Я старался глубоко дышать и думать о простом, как учил Эдуард Петрович. Через правильное дыхание можно войти в сон, и в нем паника растворится как в облаке.

Лучше сразу перенесусь в конец июня.

Мы сидели с дедушкой за столом, смотрели друг на друга. Заметил, что у нас одинаковые глаза и манера глядеть. Как будто он — это зеркало, только морщинистое и уставшее. Глаза проваленные в темные ямы. Он спросил, чем занимаюсь. Ответил, что студент, учусь в Москве. Выучусь — буду работать по специальности.

Дед — идейный и упертый, его нельзя переубедить ни в чем. Не видел ни разу, чтобы он улыбнулся или засмеялся. Смотришь на него, и сразу тянет оправдываться за что-то.

Представил, что это состаренный «я», вглядывающийся в совесть людей.

В первый же день, когда пошли с ним чинить сарай, он четко пояснил, что руки у меня выросли из жопы, и нужно было не так жить все это время, а отдавать себя труду. Вечером он завел рассказ на два часа про послевоенное время, колхозы, работу, коллективы.

Не могу сказать, что все это мне не нравилось, даже наоборот. Как новый странный мир. Слушал его как смотрел кино, про честных людей с постными лицами. Они вытащили трактор из озера, спасли лошадь, построили предприятие. Казалось, что они все как дедушка — грустные и справедливые.

Если его накормить маркой, ничего не изменится. Настолько прочный в нем психический стержень. Он так же посидит за столом, строго посмотрит, скажет, что голова чего-то закружилась, ляжет спать, проснется и пойдет работать.

Вспомнил, как Алик предлагал сходить в лес, там где собирают березовый сок, ставят банки, вбивают в березы хрень, чтобы сок стекал. Взять и бросить марку в какую-нибудь банку. В целях просвещения. Ну вот, если бы это случилось с моим дедом, он бы ничего и не заметил.

У бабушки больше гнева, эмоций, недовольства, но в целом они похожи с дедом. На второй день они с мамой наорали друг на друга, мама сказала, что мы уезжаем домой. Я ее убедил остаться. А что дома? Давай здесь побудем, раз приехали, интересно же. Дедушка еще не все рассказал про коллективный труд и рабочие зори.

В доме большая комната, разделенная тонкой полустенкой, металлические кровати, тяжелый телевизор, накрытый кружевной тряпкой, на стенах черно-белые портреты. Еще постоянно идущие щелчки от больших часов. Как общий звуковой фон. Все это же было и десять лет назад, ничего не поменялось, не передвинулось, не сломалось. Замороженное во времени место, с которого стирают пыль и проветривают.

В воскресенье мы пошли на кладбище. Молча. Идти минут сорок, сначала до села, затем на гору. И за всю дорогу никто ничего не сказал.

Кладбище не похоже на городское, все кривое, извилистое, с дорожками вверх-вниз, оградками, зарослями. Пришли на могилку, так же молча встали. Я даже не понял, кто там похоронен.

Мама с бабушкой стали очищать могилу от напавших веток и листьев. Тоже молча. Раньше даже не отмечал, насколько они похожи. Ясно было, что похожи, как иначе, но не настолько. По ритму, телу, лицу, движениям. Как один человек. И действуют настолько уверенно, не глядя друг на друга, как будто занимаются этим каждый день, много лет.

Дедушка неподвижно стоял и смотрел на надгробие. Интересно было бы залезть к нему в мысли. Наверняка там дичайшее движение памяти, блуждание по детству, юности, заботам, страхам. Он беседует с теми, кто здесь лежит, вряд ли спорит, скорее что-то рассказывает.

Бабушка и мама закончили прибирать и чистить, тоже встали и замерли. Простояли так минут пятнадцать, под конец уже стало не по себе. Стоят, молчат, даже не покачиваются, как воткнутые крепкие деревья.

Обратная дорога прошла в полной тишине. Заговорили только когда вернулись домой, как ни в чем не бывало.

Вечером я копался в своих вещах. Достал книги, положил на стол. Дедушка проходил мимо, заметил книги, подошел, взял одну из них, полистал, потом другую.

— Хорошие книжки. Ты их с собой возишь? Понравились, значит. Когда ты родился, я их привез, чтобы ты рос и читал.

Это прозвучало совсем неожиданно. Спросил его, почему он именно эти книги выбрал, чтобы мне привезти. Он ответил, что у него было несколько книг, они ему сильно нравились, решил подарить внуку. От сердца к сердцу. Под окном лежали еще две книги, аккуратно, явно на своих местах, он взял их, открыл на странице с рисунком.

— Меня когда-то удивили рисунки в этих книгах. Вот человек. Вроде как ничего особого. А он как капля воды похож на моего товарища по совхозу. У него все рвалось, вся одежда. Куда ни пойдет, разорвет штаны или куртку. Случайно. Зацепится за что-то. И в книге он видишь какой? Весь в лохмотьях. Ему жена купит бывало новую рубашку, на следующий день вся в дырках, шел мимо остановки, зацепился за столб, разорвал. Или вот, рассказ про подвиг разведчика. А я знал этого разведчика, пятьдесят лет назад сколько дрязг вместе преодолели. Читал эти книжки и думал, как это так вышло, что они про моих знакомых.

Ну а что тут скажешь? Я сидел и слушал, задержав дыхание, боясь пошевелиться.

Дедушка листал книги, показывал картинки, рассказывал о своих товарищах. Этот мог засыпать только стоя, как только ложился, его охватывал ужас, ему казалось, что его похоронили, он сразу вскакивал, и вот, на картинке он стоит с закрытыми глазами — спит.

Как только дедушка вышел из комнаты, я бросился перелистывать книги дрожащими пальцами. Сразу же нашел там Толика и дядю Сережу. Они руководили большим строительством, стояли рядом и смотрели, как работают экскаваторы. Всего три книги. Одна про строительство новых городов, вторая о войне, третья — сборник сказок. Третью испугался сразу открыть. Явно там полно знакомых, а может есть и я сам. Наверное, зря я боялся листать книги на той хате, они обычные, в них нет никаких ключей, а в этих есть.

Представил лицо Эдуарда Петровича, как он вглядывается и докапывается, просит еще раз рассказать. И у этого человека все время рвалась одежда? Да. Так-так. И в книге он нарисован в лохмотьях? Да. Так-так.

Ночью в доме все шелестит, в стенах кишат какие-то жуки, их движение создает жутковатый шум. Если выйти на улицу, все будет звенеть и чуть-чуть стонать. Как будто природа спит вместе с людьми и видит не очень приятный сон, хочет закричать, а не получается. Выходит только легкий стон.

Встал в шесть утра. Поздно, по местным меркам. За столом сидел скрюченный человек. Он меня увидел и тихо похохотал. Дедушка сразу его представил. Яша Пружина. Когда-то его переехал трактор, после чего тело стало вот таким. Он скомканный и съежившийся, а в моменты распрямляется как пружина, так и существует. Нервы передавлены и переделаны, как механизмы.

Яша сразу спросил меня, что слышно о политике. Ответил, что не особо вникаю, но знаком с депутатом. Он обрадовался. Надо его сюда везти. Привози депутата. Поговорим. Представил, что приехали Толик и Мазай, сели за стол с дедом и Яшей. Вполне бы они сговорились, кстати.