Читать книгу 📗 "Дождись лета и посмотри, что будет - Михайлов Роман Валерьевич"

Понял, что скоро Ласло пропадет еще на полгода. Мы стояли с ним под моими окнами, там же, где встретились, когда он только вышел в начале лета. Моя внутренность от напряжения содрогалась как стальная пластина — я хотел собраться с силами и рассказать ему свои тайны. Кому еще, как не ему? И если не сейчас, то когда? Его скоро закроют. А он стоял, внимательно смотрел и ждал. Ждал, когда я решусь. По виду еще раз показалось, что он все давно знает, только ждет, что я ему сам расскажу. Сколько так простояли. Он смотрел и мысленно убеждал, что ничего страшного не произойдет, я могу довериться. Конечно, ничего не произойдет, должен же я об этом хоть кому-то рассказать. Я набрал воздух, закрыл глаза, затем выдохнул и сказал:

— Ладно, пойдем, покажу кое-что.

Ласло внимательно пролистал все книги. Заняло это, наверное, час. Он вглядывался в картинки, листал дальше, возвращался к уже просмотренным, иногда еле заметно кивал сам себе. Когда дошел до картинки с садом, строго посмотрел на меня.

— Не надо их туда вести.

— Почему?

— Все может схлопнуться. Весь мир.

— В смысле?

— Это как атомная бомба.

— В смысле?

Ласло начал объяснять что-то совсем непонятное. Когда они придут в сад, все остальное, то, что вокруг, станет вклеенным в ткань, они начнут втроем эту ткань наматывать на руки, и весь лес и город сомнется. Он сказал, что все можно размять, взаимоотношения, например, или привычки, или порядки. Представилась эта картина. Аладдин, Жасмин и Кальмар стоят в том лесном саду и что-то наматывают на руки, и из-за этого рушится привычная жизнь. Такое может привидеться в болезненном сне или во время кислотного прихода. Но здесь? Я почувствовал, что это не просто бред Ласло: существует нечто основательное за этими образами. Это даже не действие «иных интонаций», а жуткая причинность, которая таится в мире как спрятанный нерв и обычно пребывает в виде безучастности. Спрятанность роднит ее с «иными интонациями». А остальное по-другому.

Листая книгу о царевне, Ласло в один момент посмотрел на меня с ухмылкой. Видимо, обо всем догадался. А когда смотрел книгу венгерских сказок и дошел до картинки с Ласло и лесным духом, залип на ней минут на пять. Лесной дух был изображен как человеческое подобие, только из листьев, веток. Спустя пять минут неподвижного созерцания Ласло показал пальцем на лесного духа и издал звук типа «ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж».

Ласло закрыли в начале года. Пару раз навестил его в больнице. Первый раз нормально. Посидели, поговорили, он сказал, что хочет поскорее выйти. А второй раз его вывели в каком-то то ли сонном, то ли обдолбанном состоянии. Он сидел и смотрел мимо меня. Я его спрашивал обо всем, а он никак не реагировал. Только когда уже собирался уходить и встал, он выдал тот же самый звук, что и у меня дома, «ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж», и показал пальцем на стену, как тогда в книгу.

Конец зимы и начало весны я провел на работе и в тренировках. Днем шатался по базару с Кальмаром, а вечерами бегал с Аладдином и остальными, спарринговался, колотил по груше. Гном даже сказал, что выставит меня на городские соревнования, надо сделать нормальную капу. Хотя мы все это время тренировались без кап и шлемов, чисто в перчатках, сериями по телу и по голой голове. Насколько я понимал, Гнома в городском боксе не любили, хотя у него и было официальное спортивное прошлое, считали, что он отбитый и тренирует всяких бандитов и шпану. Гному, кажется, было все равно кого тренировать. Он стоял в центре круга, вдоль которого мы бегали и крутили плечами, и командовал, входил в какой-то транс, может быть, вспоминал свою молодость и ностальгически в ней плавал. Меня он стал ставить в спарринг с Аладдином, я всегда проигрывал, но не сказать, что позорно, вполне мог зарядить ему точную двойку или достать дальним. У меня оформилась нормальная фигура, даже с кубиками на прессе. Бывало стоял дома перед зеркалом и играл мышцами, складывал руки, чтобы напрягались бицаки, пробивал серии в себя же отраженного.

Аладдин стал довольно часто приглашать меня проводить время с пацанами, сидеть в баре, кататься на машине. К его машине я как-то привык, стало меньше укачивать. Мы болтали обо всем, о спорте-погоде-природе. От них исходила четкость и сила, я радовался, что держусь их. Они рассказывали, что часто ходят в баню — у их кореша есть своя просторная баня, туда каждый раз подъезжают офигенные девочки. Звали с собой. Но мне было как-то стремно, под разными предлогами отказывался.

Митя устроил на хате целую лабораторию. Сначала варил винт, потом еще что-то, предлагал попробовать, говорил, что это как ягодный сироп, но после того трипа я остерегался. К нему приходили новые люди, часто оставались ночевать, причем ложились рядками на диване и под батареей, как селедки. Вообще винтовые — на движении, с ними интересно. Как раз от винтового я словил узнавание себя. Он лежал на диване с закрытыми глазами. Внезапно подскочил к шкафу с книгами, вывалил их на пол и начал внимательно и монотонно пролистывать. Мне показалось, что стою и смотрю в зеркало. Только это зеркало расположено между хатой и моей квартирой. Он отражает меня, но не «сейчас», а «обычно».

А один раз Митя привел жить на хату свою подругу. Она была совсем отброшенной, гасилась всем, что приносили или готовили. Ей, наверное, было лет пятнадцать, хотя если судить по лицу и телу — плотно за двадцать, а по опыту жизни с разными мужчинами и потреблению веществ — вообще за сто. Это сучка Светочка. Так представил ее Митя первый раз. На это она сразу хорошо ответила. А это мудачок Митечка.

Конечно, я ее сразу узнал. Одна из служанок царевны. Они с царевной путешествовали в поисках волшебного сосуда. Их как одеялом укрыла собой река. Они сидели под рекой и ждали, когда пролетят мимо зловещие птицы.

По внешности Света была очень. Если бы она как-то берегла себя и ухаживала за собой, если бы не было этих синяков на руках и ногах и было лицо посвежее, то вообще. Но все равно она цепляла. Наверное, если посмотреть ее детские фотографии, или даже не детские, а двух-трехлетней давности, там будет нечто ангельское. Света — потертый ангел с выжженными, перекрашенными множество раз волосами. Стройная и резкая по движениям. Она могла прийти с кухни, плюхнуться со всеми на диван, залипнуть в телевизор, при этом положив голову кому-нибудь на плечо или на колени — неважно кому, только не Химозу. Со мной это случилось на следующий день после знакомства, мы смотрели старые клипы, она пришла и прильнула ко мне, будто мы с ней встречаемся или живем вместе, и это при всех, я дернулся от неожиданности, она, увидев мое смущение, заглянула мне в лицо и задорно рассмеялась.

3 апреля. Аладдин сказал, что есть небольшое дело, надо съездить с пацанами в одно место, чисто прогуляться. Будет здорово, если составлю компанию, но он не настаивает. Конечно, согласился. Как только я сел в машину, Аладдин протянул пистолет, сказал, что это тэтэшечка, чисто для вида.

— Бери, бери, и не парься, стрелять не придется. Чисто постоишь с пацанами. Не стремайся.

Я взял пистолет, положил в карман. Там сидели еще двое, я их часто встречал в компании Аладдина — четкие, бритоголовые. Мы поехали. Фактически я оказался в ловушке, отказаться было невозможно. Как бы это выглядело? Увидел ствол и перессал. От переживания стало холодно — словно погрузился в ледяную воду.

Аладдин воткнул во встроенный магнитофон кассету. Началось мяуканье, а затем «Чарли сэз олвейз тел юр мами». Меня дернуло. Пацаны даже посмотрели в мою сторону. Один сказал, чтоб я расслабился, никто не собирается меня подставлять. Просто прогуляемся и встретимся с одним кентом, постоим для вида.

Опять же, было неловко попросить сменить музыку. Что я скажу? Хорошо, прогуляемся, только поменяй кассету?

Во рту появился специфический привкус. Вспомнил, как в младших классах нас водили на экскурсию по заводу, и в одном из цехов был совершенно новый запах, не похожий ни на что. Здесь так же. Как будто жуешь пластмассу. Этот привкус приходил из музыки, точнее, из определенных партий синтезатора. Там были явные музыкальные фрагменты, которые выдавливали его. Понял, что когда мы дойдем до «Везер Экспириенс», проснутся «иные интонации», машина превратится в новый дом, и все покатится как тогда. Начнется бит, и я увижу их мысли.